Божьи куклы - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Горюнова cтр.№ 41

– Младен, пусти, неудобно же. Что мы как дети? Увидит кто, что мы в подъезде обнимаемся, стыдно.

– Мне не стыдно, мы ничего плохого не делаем.

– Вон прошел кто-то. Я же здесь живу. Что ты мне жизнь портишь?

– Алена, я ничего не порчу, я люблю тебя.

– Тогда дай мне уйти.

Я с трудом отпихнула Младена в сторону и увидела, что на нижних ступеньках лестницы молча стоит Светозар и смотрит на нас. Сердце мое заметалось, ноги стали ватными, и я машинально ухватилась за Младена. Прекрасно понимая, что надо что-то сказать, объяснить ситуацию, исправить положение, я выпрямилась, открыла рот и, уже понимая, что говорю совершенно не то, глупо улыбаясь, спросила:

– Маэстро, а с какого года вы член коммунистической партии?

Америка. Нью-Йорк. Слова для советского человека прямо какие-то всеобъемлющие. Попав первый раз в этот город, совершенно дуреешь: огромные небоскребы уносятся с чудовищной скоростью ввысь, стремясь пронзить небосвод. Небо расстилается низко-низко и далеко вширь, так что кажется, что ты где-то под колпаком. Ощущения нереальные. Солнце отражается в окнах, причудливо ломая свои лучи, и они, отражаясь от одного небоскреба к другому, пробегают так целый квартал. На улицах полно желтых такси, которые вереницами деловито ползут по своим делам, словно муравейник проснулся на рассвете и тут же захлопотал, зашевелился и потек одной бесконечной струей навстречу солнцу. Американский люд различных мастей, вероисповеданий, возрастов и национальностей с белозубой улыбкой несется на работу, надеясь на ту Великую Мечту, которая в едином порыве и создала эту страну. Красочные витрины, огромные щиты рекламы, четко распланированные, строгие линии улиц – все поражает человека, впервые попавшего в эту эпопею будущего.

Попав сюда еще только на подходе к перестройке, я окунулась в этот нереальный мир с головой. После бедного и голодного СССР Америка показалась мне местом, где сбываются все мечты, если только приложить к этому капельку усилий. Приехала я в Нью-Йорк по приглашению одного не очень хорошо знакомого американца. Хотелось попутешествовать и посмотреть разные страны. Конечно, тогда мне в голову еще не закрадывалась мысль о том, чтобы остаться здесь навсегда. Это было слишком смело, а, прибитые коммунизмом, мыслить широко мы почти не умели.

Пожив у этого американца месяц, я поняла, что надо искать себе другое пристанище, – он явно не рассчитывал на то, что я задержусь на неопределенный срок. Питался он всегда в ресторанах, а дома еды не держал. Я не могла напрашиваться ходить ужинать с ним, потому что американцы платят каждый сам за себя, а просить его, чтобы он меня покормил, было стыдно. К тому времени за отсутствием каких бы то ни было денег я целыми днями смотрела американское телевидение, сидя дома, и в один прекрасный момент поняла, что те слова, которые говорит мне с экрана господин президент, я понимаю. Поскольку он наверняка не удосужился выучить русский язык (с логикой у меня вроде все в порядке), я сделала вывод, что теперь понимаю английскую речь, а когда через несколько месяцев поняла без перевода виртуозные идиомы Гарлема, что мои познания углубились еще основательней.

Надо было искать жилье. Подняв свои немногочисленные связи, я почти случайно познакомилась с человеком, который едва не стал причиной моего тихого помешательства. Но все по порядку. Милого пожилого афроамериканца, саксофониста по профессии и по призванию, звали Джим. Музыкантом он был неплохим и зарабатывал порядочно, так что предложил мне одну из своих комнат скорее из сострадания или чувства авантюризма, чем из-за нужды в деньгах. Квартира, в которой он жил, оказалась не совсем обычной. Дело в том, что раньше эти хоромы были поистине огромными, где-то около двенадцати комнат, и занимали данные апартаменты миллионеры – какая-то семья, погибшая на «Титанике». Потом из одной квартиры сделали две, разделенные обычной межкомнатной дверью, запертой на замок, от которой у Джима был ключ. Я не знаю историю разъединения этой площади, честно говоря, тогда меня волновало лишь одно: я не останусь на улице без крыши над головой и без куска хлеба. Джим был очень забавным и любил мне покровительствовать. Я рассказывала ему о русских писателях и поэтах, гуляла с его собаками, убирала квартиру. Он прагматично кормил меня, покупал какие-то вещи и учил водить машину. В общем, жили душа в душу.

Соседнюю квартиру, примыкающую к нашей, занимал какой-то актер, достаточно востребованный для того, чтобы по полгода и более не появляться дома. Джим, обладая, на свой собственный взгляд, практической смекалкой, решил купать собак в ванне этого актера. Каждую неделю мы открывали ключом (который почему-то у нас был) дверь, ведущую в жилье соседа, устраивали для собак помывочный день и тщательно купали их в роскошной ванне ничего не подозревающего хозяина помещения. Сначала мне это не очень нравилось, но потом я привыкла – ведь если это достаточно долго сходит с рук, то почему бы и нет?

Как-то раз, придя домой, я обнаружила в холле прелестное, старинное, почти королевское кресло в стиле рококо. Изогнутые, перетекающие друг в друга линии подлокотников из светлого ореха с вырезанными на них листьями, очаровательная обивка с розоватыми цветами и букетами по светло-зеленому гобелену в китайском стиле, грациозные, игривые завитки ножек – кресло было таким прекрасным и совершенным, что притягивало к себе взгляд.

– Джим, откуда это чудо? – спросила я.

– Тебе нравится? – ухмыльнулся Джим.

– Конечно.

– Это тебе. У королевы должен быть свой трон.

– Спасибо. Это потрясающе. У меня просто нет слов.

Сколько я ни допытывалась, откуда это, Джим молчал.

Буквально через несколько дней в нашу дверь позвонили. Я была чем-то занята, поэтому слегка замешкалась в комнате, когда же вышла, входная дверь была заперта и никого не видно. Я взглянула на Джима – на нем не было лица: он был весь белый (несмотря на природную темноту кожи), пухлые губы тряслись, и белки глаз стали казаться еще больше, чем были на самом деле.

– Что такое, Джим, кто-то умер? – спросила я, переполняясь заранее скорбью к утрате моего друга.

Джим покачал головой и промычал что-то не-вразумительное.

– Может, воды? – Он только досадливо потряс головой и опять издал очень странные звуки. – Кто это был? – не теряла надежду на ответ я.

Наконец после нескольких безуспешных попыток ему удалось выдавить:

– Полиция.

– И что они хотели? – искренне удивилась я.

– Понимаешь, – сконфуженно произнес Джим, посмотрев куда-то вниз, по-моему, как раз на мой порванный носок, из которого торчал большой палец ноги, – это кресло, что так тебе понравилось, оно, в общем, не наше. Оно… нашего соседа… Я тут подумал: его все равно никогда нет, а Алене (это я) оно понравится…так перетащу-ка я его к нам… И вот… – тут он окончательно потупился.

– Да-а-а-а-а-а-а-а?! – произнесла я. – Ну-у-у-у-у… Да ты понимаешь, что теперь будет? – прорезался у меня наконец голос. – Тебя посадят в тюрьму, а меня ждет или тюрьма, или высылка в СССР и тюрьма там! Ты что, совсем ненормальный?