— Ну да. Нужно ведь как-то разобраться с господином комендантом, возжаждавшим дармового бессмертия.
— А я о нем уже забыл, — смутился Нумминорих. — Спи, Макс. Я тебя разбужу, когда мы приедем…
— Боюсь, что на такое чудо твоего могущества не хватит! — мечтательно сказал я, сворачиваясь калачиком на коротком, но мягком сиденье. — Меня даже сам сэр Джуффин иногда не может разбудить — представляешь, как это круто?
Тем не менее, когда пришло время, он каким-то образом сумел меня растолкать. Я проснулся как миленький и неохотно оторвал зад от мягкого сиденья. Ватные ноги кое-как вынесли меня из вагона, крошечный поезд медленно уполз в темноту.
— Такой могущественный дядя, а просыпаться легко и с удовольствием до сих пор не умею, в отличие от тебя, — мрачно сказал я Нумминориху. — Научил бы, что ли!
— Я бы научил, — растерялся он. — Только я сам не знаю, как этому можно научить…
— Ладно, тогда обойдемся бальзамом Кахара, — вздохнул я. Порылся в карманах Мантии Смерти, нашел бутылку, сделал хороший глоток и удовлетворенно кивнул: жизнь снова стала вполне прекрасной и удивительной. По крайней мере, спать мне больше не хотелось.
— Всего-то восьмая ступень Черной магии, а какая сильная штука! — заметил я. — И что бы я без него делал все эти годы? Сдох бы как собака… Ладно уж, пошли наверх.
По дороге я тупо считал ступеньки. Выяснилось, что их было сто девяносто две — не больше и не меньше. Эта бесценная информация не показалась мне слишком полезной, тем не менее она прочно засела в моей голове и сидит там до сих пор…
— А теперь давай кутаться в укумбийский плащ. Думаю, утро уже давным-давно наступило, и здесь, наверное, ошивается куча народу, — сказал я, когда мы завершили восхождение и остановились у двери, ведущей в кухню. — Пойдем поищем господина коменданта. Учти: вся надежда на твой нос!
— А я все время чувствую его запах, — кивнул Нумминорих. — По-моему, он прошел здесь совсем недавно. Может быть, никакое утро еще и не думало наступать…
— Все может быть, — согласился я. — Тем не менее давай замаскируемся.
Мы вышли в коридор, такой же безлюдный, как и ночью. Нумминорих тут же куда-то свернул и уверенно устремился в неизвестном направлении. Мне оставалось только следить за тем, чтобы шагать с ним в ногу: когда два человека надевают один плащ, обычная ходьба сразу же превращается в какой-то дурацкий аттракцион.
Мы бродили по коридорам минут десять. Дважды нам навстречу попадались небольшие группы молодых людей в коротких форменных лоохи, но они нас, хвала Магистрам, не замечали.
— Вот здесь он и сидит, — шепнул Нумминорих, останавливаясь перед массивной дверью темного дерева.
Ее поверхность была украшена искусной резьбой. На нас сердито уставились диковинные морды каких-то экзотических зверюг. Зеленоватые камни, заменяющие им глаза, казались мне живыми: они смотрели на нас настороженным взглядом внезапно разбуженных хищников.
— Это Стражи дверей, — уважительно сказал Нумминорих. — Редкая штука, сорок первая ступень Черной магии. Наверное, остались с прежних времен, сейчас таких не делают…
— Они не дадут нам войти? — спросил я.
— Вообще-то именно для того они и существуют, чтобы никого не пускать. Но я знаю, как с ними договориться.
— Правда? — обрадовался я.
— Ну да. Я же говорил тебе, что моя мама раньше была Мастером Открывающим Двери. Она многому меня научила. Мы часто играли во взломщиков — это была моя любимая игра. Мы жили в очень старом доме, который достался нам по наследству от ее деда, и на дверях маминого кабинета тоже были такие Стражи. Мне было всего пятнадцать лет, когда я научился сам заходить в эту комнату!
— Здорово! — восхитился я.
Я быстро подсчитал в уме и понял, что в пятнадцать лет жители этого неторопливого Мира еще совсем малыши: что-то вроде наших четырехлетних карапузов. Выходит, Нумминорих был вундеркиндом…
Бывший вундеркинд тем временем ласково поглаживал тонкие контуры резьбы. В конце концов он выскользнул из-под полы укумбийского плаща, присел на корточки и доверительно прижался лбом к одному из рисунков. Он что-то говорил этим нарисованным тварям, так тихо, что я ничего не мог разобрать.
— Вот и все, — улыбнулся он, оборачиваясь ко мне. — Мы договорились. Они нас пропустят.
— И какую сумму ты теперь должен перевести на их счет в швейцарском банке? — прыснул я.
— Чего? — изумился он. — Какая еще банка?
— Ничего, — вздохнул я. — Не банка, а просто очередная идиотская шутка, годная исключительно для личного пользования, не обращай внимания… Все-таки ты действительно гений, парень!
Он еще несколько секунд повозился с замком, и дверь бесшумно открылась. Мы вошли в полутемный холл и снова затормозили: теперь нужно было понять, за какой из четырех одинаковых белых дверей скрывается комендант.
— Он там! — Нумминорих уверенно ткнул указательным пальцем в направлении одной из них.
— Хорошо, — кивнул я. — Оставайся здесь. Думаю, я быстро управлюсь. Пусть плащ остается у тебя…
— А может, лучше пойти туда вместе? — возразил Нумминорих. — Мало ли что…
— Вот именно! — усмехнулся я. — Я буду метать Смертные шары и вообще творить Магистры знают что. Не нужны мне несчастные случаи на производстве…
— Где? — переспросил он.
— Где, где… Потом!
Я набросил на него укумбийский плащ и решительно распахнул дверь.
Сэр Капук Андагума сидел в массивном кресле у окна и задумчиво перебирал в руках маленькие самопишущие таблички.
Мое появление оказалось для него сюрпризом. Я еще никогда в жизни не видел столь стремительной смены чувств на человеческом лице. Изумление сменилось пониманием, а потом в его глазах появилось такое отчаяние, что моя рука, приготовившаяся метать Смертный шар, начала безвольно опускаться. Думаю, его чары тут были ни при чем: я попался в сети обыкновенной жалости, простенькой, но эффективной ловушки, в которую то и дело попадаются отборные экземпляры хороших, в сущности, охотников…
Это была бесконечно длинная секунда. Я успел задохнуться от его ужаса и гнева, понять, что мы, в сущности, очень похожи: наверняка я бы и сам на его месте испытывал именно такую гремучую смесь мощных, но бесполезных чувств. Но пришлось взять себя в руки: в конце концов, я пришел сюда не для того, чтобы в очередной раз экспериментировать со своими сверхъестественными способностями к сопереживанию. Я считал своим долгом наказать человека, которому взбрело в голову, будто он может распоряжаться чужими жизнями, как собственным банковским счетом. Служебные обязанности — дело десятое. Я не мог обманывать себя: это была глубоко личная месть. Если бы мне предстояло заплатить за свое решение сотней-другой лет в Холоми, это, пожалуй, ничего бы не изменило.