— Я не понимаю. — Нерешительно сообщил Джинн.
— Конечно, ты не понимаешь! Ты же не человек. — Согласился я. — А мой рецепт хорош только для людей.
— И ты действительно уверен, что отчаяние пойдет им на пользу? — Впервые на моей памяти голос Джинна звучал столь недоверчиво.
— Я никогда ни в чем не уверен. — Улыбнулся я. — И скажу тебе по секрету: это самое неоспоримое из моих немногочисленных достоинств!
А через полчаса я уже разглагольствовал, стоя в центре необозримо огромной толпы.
Таинственная связь, которая установилась между мной и моей армией во время перехода через призрачный храм Сетха и заставила их дышать в одном ритме со мной, снова дала о себе знать: теперь я чувствовал, что даже те люди, чьи головы казались мне разноцветными точками у линии горизонта, и те, кого я не видел вовсе, слышат каждое мое слово — мне даже не требовалось повышать голос.
— Я пришел, чтобы отнять у вас последнюю надежду. — Начал я, памятуя о недавнем диалоге с Джинном. — Я пришел, чтобы сказать вам: я — не тот, кто сможет спасти вас.
Единственное, что я могу, так это в назначенный срок привести вас к тому месту, где решится наша общая судьба. Поклоняться мне глупо и бесполезно, ребята. С таким же успехом вы можете поклоняться друг другу — или выпросить у моего Джинна по зеркалу и молиться собственному отражению — чем не икона?! Может быть, я — просто один из вас, может быть, меня лепили из другого теста — какая, к черту, разница! Я, как и вы, не знаю, что ждет нас завтра — и уж, тем более, в это роковое полнолуние последнего декабря…
Я, как и вы, боюсь смерти, и пытаюсь отсрочить тот день, когда она пригласит меня прогуляться за линию горизонта. И имейте в виду: если кто-то и сможет уговорить судьбу переменить свое ужасающее решение, то этот парень — не я. Поэтому не тратьте драгоценное время на то, чтобы повторять мое имя перед тем, как заснуть: эти удивительные мгновения между явью и сном можно использовать с большей пользой…
А меня не надо ни любить, ни бояться — это просто непрактично, поскольку ничего не меняет. Я — не «большой папочка», который может спасти праведных и наказать нехороших — его попросту нет, и никогда не было. У вас осталось слишком мало времени, чтобы тратить его на старые добрые глупости.
Миллионы человек вокруг меня молчали, затаив дыхание. Их молчание не было ни гневным, ни испуганным — это обнадеживало. Мне даже показалось, что в конце моего «большого откровения» по толпе пробежал тихий вздох облегчения, всколыхнувший неподвижные лица людей, как полуденный ветерок сухую траву. А потом я понял, что все они ужасно хотят спросить у меня: «ладно, шеф, положим, ты действительно не „большой папочка“, но скажи: что нам теперь делать?» — даже не так, на самом деле, каждый из них хотел спросить: «что теперь делать МНЕ?»
— Давайте будем просто жить и идти дальше — это наша судьба, изменить которую мы с вами пока не в силах. — Мягко сказал я. — Мы все знаем, что скоро этому прекрасному миру прийдет конец, но сегодня сверкающие песчинки рассыпаются под нашими ногами, и солнце каждое утро и каждый вечер поджигает горизонт — специально для наших с вами глаз — все еще широко открытых! — а потом сумерки окрашивают все в изумительно синий цвет… У нас очень мало времени, но оно все еще есть, и мы можем попробовать закончить свою биографию, коряво нацарапанную на клочке туалетной бумаги таким ошеломительно красивым росчерком, что ангелы, ответственные за чтение этой макулатуры, раскаются и сделают себе харакири… Только прекратите ваши идиотские споры о том, каким образом следует преклоняться перед моей персоной, ладно? Как крупный специалист в области познания себя, могу однозначно порекомендовать: ничего не надо. Вообще ничего!
Я повернулся и пошел прочь — в ту сторону, где не было никакой толпы, только вдалеке паслись несколько белоснежных дромадеров, хозяев которых я уже как-то незаметно привык считать своими друзьями… Я чувствовал себя очень усталым и одновременно таким легким, что хотелось набить карманы камнями, чтобы ветер не унес меня как воздушный шарик — как любой человек, только что успешно закончивший тяжелую, но очень нужную работу, которая долгое время висела на нем невидимым, но тяжелым грузом…
Наше путешествие на север продолжалось. Я не вел счет дням и не утруждал себя составлением перечня событий. Кто бы мог подумать: я был спокоен и почти счастлив… и самое главное: я больше ничего не боялся! Я даже не спешил на свидание к Афине — не потому, что мне этого не хотелось, просто знал, что время еще не пришло: в моем сердце появился какой-то загадочный таймер, возможно — просто старинные песочные часы, и я с ленивым любопытством наблюдал, как золотистые крупицы одна за другой оседают в нижней половине этого невидимого прибора.
В один из дней я обнаружил, что в ушах Анатоля поселились крошечные наушники, а в кармане его куртки — аккуратный голубой плеер «sharp». У него было счастливое отрешенное лицо удачливого путешественника по виртуальной реальности, и я тут же начал умирать от зависти.
— Где ты взял эту игрушку? — После того, как я проорал этот вопрос раз пять, Анатоль наконец встрепенулся и соизволил удовлетворить мое любопытство.
— Как это — «где»?! Попросил у твоего собственного Джинна, о недогадливый Владыка двадцати девяти с половиной триллионов песчинок!
— А ты уверен, что их именно двадцать девять с половиной триллионов? — Уважительно осведомился я.
— Почти уверен. Впрочем, можешь пересчитать! — Безмятежно улыбнулся он.
Я изумленно покачал головой: я так долго объяснял своим спутникам, что со мной надо обращаться без излишних церемоний, а теперь, когда у одного из них наконец-то начало получаться, растерялся от неожиданности! Я тут же призвал к себе Джинна, ткнул пальцем в сторону блаженствующего Анатоля и коротко сообщил: «Хочу!» Mой могущественный интендант тут же вручил мне точно такой же голубенький «sharp», как у Анатоля. «Так, понятно: этот парень просто лоббирует интересы фирмы „Sharp“! — Весело подумал я. — Интересно, сколько они ему заплатили?» Потом я занялся подбором фонотеки. Джинн, которому поневоле пришлось принять участие в этом процессе, внезапно заинтересовался содержимым многочисленных компакт-дисков.
Сначала он попробовал воспользоваться моими наушниками, но они оказались слишком неудобными для его призрачных ушей.
— Если хочешь послушать музыку, тебе просто нужно добыть нормальный проигрыватель с колонками. — Подсказал я. — Тогда наушники не понадобятся.
— А что такое «нормальный проигрыватель»?
Джинн с интересом выслушал мои путаные объяснения — нет ничего сложнее, чем описать какую-нибудь банальную вещь вроде проигрывателя существу, которое никогда в жизни ее не видело! — понимающе покивал, и извлек на свет божий еще один «sharp», побольше — я ни на секунду не сомневался, что он уже никогда не изменит своей любимой фирме! Через несколько минут он с исказившимся от неописуемого волнения лицом слушал первые аккорды знаменитого Болеро Равеля в исполнении Лондонского симфонического оркестра: я почему-то решил, что начинать его музыкальное образование следует именно с этого — и не ошибся! С этого дня наше путешествие проходило исключительно под музыку. Новенький плеер мне так и не понадобился, скорее уж мне требовались какие-нибудь мощные затычки для ушей: музыкальный центр был водружен на спину моего многострадального Синдбада, а когда я протягивал руку, чтобы выключить его хоть на время, Джинн не возражал, но смотрел на меня глазами голодного ребенка, которого за руку уводят от рождественского стола — этого взгляда я вынести не мог!.. Поэтому музыка не утихала даже ночью: джинны ведь не спят. Правда, по ночам Джинн милосердно уменьшал громкость, к тому же наши с ним пристрастия, к счастью, полностью совпадали: чаще всего мы крутили «Квин» — то «Ночь в опере», то «Innuendo», а то просто сборники их хитов, и нам не надоедало, почему-то…