Далее следует хроника трагедии.
Часть первая
Троица
На другой стороне Монте-Вельдо, на улочке Боччьяри, рядом с церковью Святой Троицы, находился bordello del Fauno Rosso, самый дорогой в Венеции, с великолепием которого не мог сравниться никакой другой в Италии. Достопримечательностью борделя была Мона София, самая высокооплачиваемая проститутка в Венеции и, без сомнения, самая великолепная во всей Италии, Она превосходила даже легендарную Ленну Грифу. Как и та, она передвигалась по улицам Венеции в паланкине, который несли двое рабов-мавров. Как и у Ленны Грифы, на плече у нее сидел попугай, а в изножии паланкина лежала сука-далматинка. Как можно установить по catalogo di tutte le puttane del bordello con il lorprezzo, ее имя было напечатано жирным шрифтом, а цена выражалась суммой, весьма впечатляющей и сегодня: десять дукатов, то есть на шесть дукатов дороже той самой легендарной Ленны Грифы. Но даже в очень подробном, предназначенном для немногих избранных каталоге, ни слова не было сказано ни о ее глазах, зеленых, как изумруды, ни о грудях — твердых, как миндаль, которые размером и гладкостью могли бы сравниться с лепестком цветка — если бы такой цветок существовал, — имевшим размер и гладкость грудей Моны Софии. Ни слова не говорилось ни о ее крепких, как у молодого животного, мускулах, ни о ногах, словно выточенных из дерева, ни о полном страсти голосе. Ни слова не говорилось ни о ее руках, таких миниатюрных, что, казалось, они не могли обхватить мужской член, ни о крошечном рте, глядя на который, невозможно было представить, что в нем умещается возбужденная головка члена. Ни слова не говорилось о ее таланте проститутки, способной распалить бессильного старика.
Однажды зимним утром 1558 года, незадолго до того, как между двумя гранитными колоннами, доставленными из Сирии и Константинополя, появилось солнце и оказалось между крылатым львом и Сан-Теодоро, а механические фигуры мавров на Часовой Башне были готовы отбить первый из шести ударов, Мону Софию только что покинул последний клиент, богатый торговец шелком. Спустившись по ступенькам парадной лестницы, выходившей во внутренний дворик, он закутался в шерстяной плащ, накинутый поверх камзола, надвинул берет на самые брови, выглянул из-за двери и, убедившись, что никто из прохожих не видит, как он покидает бордель, вышел на улицу и зашагал направо, к Святой Троице, колокола которой сзывали к раннему богослужению.
У Моны Софии затекла спина. Раздвинув пурпурные шелковые шторы своей спальни, она с досадой убедилась, что уже рассвело. Она терпеть не могла спать, когда с улицы долетал шум. Мона София подумала, что это чудесная возможность с толком провести день. Она прилегла в изголовье постели и принялась строить планы. Прежде всего она оденется, как госпожа, и отправится к службе в собор Святого Марка, — ведь она уже давно не была на мессе, а затем исповедуется и, освобожденная от каких-либо угрызений совести, сделает наконец то, что давно собиралась — отправится в Bottega del Moro* и купит духи.
Продолжая придумывать, чем заняться потом, она поглубже зарылась в простыни — начала сказываться утомительная ночь — и закрыла глаза, чтобы лучше думалось.
Колокола еще не отзвучали, а Мона София, как и каждое утро, глубоко и спокойно спала.
В тот же самый час во Флоренции на колокольню скромного аббатства Сан-Габриэль сыпал мелкий дождичек. Судя по мощному колокольному звону, вряд ли можно было предположить, что за веревки тянет не дородный аббат, а тонкие женские руки. Тем не менее, аббат еще спал. Исполненная веры и преданности, которые каждое утро поднимали ее с постели до рассвета —в холод или в жару, в дождь или в мороз, — Инес де Торремолинос налегала на веревки изо всех сил и, словно вдохновленная Всемогущим, раскачивала колокола, тяжесть которых превосходила по меньшей мере в тысячу раз вес ее безгрешного женского тела.
Инес де Торремолинос, одна из богатейших женщин Флоренции, жила в монашеской суровости. Старшая дочь благородного испанского семейства вступила в брак со знатным флорентийским синьором очень молодой. Как предписывали нормы супружества, она покинула родную Кастилию, чтобы жить во дворце своего супруга во Флоренции. Судьба распорядилась так, что Инес овдовела, не сумев дать надлежащего продолжения старинному роду своего мужа — она родила трех дочерей и ни одного младенца мужского пола.
Что осталось у молодой вдовы Инес? Печаль, что не родила мальчика, да несколько оливковых рощ и виноградников, замки, богатство и набожная, милосердная душа. И чтобы позабыть свои горести и искупить вину перед покойным мужем, она решила имущество, унаследованное от него — во Флоренции, — и то, что досталось ей от усопшего отца — в Кастилии, — обратить в деньги и построить монастырь. Таким образом, ведя жизнь чистую и целомудренную и посвящая ее служению мужскому полу, раз ее чрево не сумело произвести на свет мужчину, — монастырскому братству и беднякам, она навечно оставалась бы со своим бессмертным супругом. Так и случилось.
Считалось, что Инес счастливая женщина. Ее взор излучал мир и покой, словно взор монахини. Слова ее служили бальзамом для страждущих. Она умела дать утешение безутешным и наставить заблудших на путь истинный, Считалось, что она без всяких препятствий движется прямо к святости.
В то утро 1558 года, в тот же час, когда в Венеции Мона София закончила свою утомительную и прибыльную работу, Инес де Торремолинос начинала свой день с тяжелого и бескорыстного труда.
Ни одна из них не подозревала о существовании другой. И никому не приходило в голову, что их хоть что-нибудь может связывать. Случай, однако, выбирает самые невероятные пути. Ни та, ни другая не подозревали, что входят в некую троицу, главное действующее лицо которой находится в Падуе.
Ворон
I
В самой высокой точке горного хребта, отделяющего Верону от Трента, на скале у вершины Монте-Вельдо, неподвижный, как каменное изваяние, сидел ворон. Его резко очерченный силуэт вырисовывался на фоне еще темного неба, золотившегося в центре. Казалось, это сияние исходит не от солнца — еще невидимого, — а от самой Венеции, словно основой этого светящегося свода служат далекие византийские купола собора Святого Марка. Все кругом было окутано предрассветным полумраком. Ворон ждал, а ждать он умел. Как обычно, его терзал голод, пока еще терпимый. Во владения ворона входила вся Венеция: Венеция Эвганиа — Тревисо, Ровиго, Верона и более далекая Виченца, а также Венеция Джулиа. Но пристанищем ему служила Падуя.
Внизу все было готово к празднику Сан-Теодоро. После полудня толпа, разгоряченная вином, должна была стреножить пять или шесть быков, затем этих быков поочередно выводили за рога, чтобы обезглавить одним точным ударом сабли. Говорят, ворон заранее знает, что должно случиться. Он уже предвкушал запах, который любил больше всего на свете. Но даже если повезет, ему удастся схватить лишь жалкий кусок требухи или выклевать глаз животного, и вдобавок подраться с собаками. Не стоило ни лететь, ни рисковать, ни тратить силы.