Вот и «Холидей», дотащил наконец, ай да Алехин! Возле
парадного входа мощно урчал огромный грузовик с откинутыми на все три стороны
бортами. В кузове, на блестящем поцарапанном железе, навалом лежали длинные
узкие ящики с неизвестной маркировкой, которую я на всякий случай постарался
запомнить. Марку грузовика я не смог определить. Исходившие от него тысячу раз
знакомые запахи бензина и нагретого солнцем (черт, солнца-то нет!) железа
действовали успокаивающе. Особенно если зажмуриться – нет никаких заколдованных
мест, прорвавшегося в наше пространство куска иномерного, а также
могущественных пришельцев с неподвижных звезд…
Я открыл глаза, обошел грузовик и вошел в широко распахнутые
стеклянные двери, припертые, чтобы не закрылись, прозаическими деревянными
клиньями. Что-то привезли. Или увозили. Что можно возить в таких ящиках?
В роскошном холле, по-купечески просторном и пышном, было
тихо и пусто. За лакированной стойкой нет портье. На длинной черной доске
поразительно много ключей – либо подавляющее большинство постояльцев дружно
гуляет в эту пору, либо, что не удивительно, стоит мертвый сезон.
Я с удовольствием поставил на блестящий паркет оттянувший
руку чемоданчик и подошел поближе. Номеров здесь четыреста, а пустых гвоздиков
– штук десять. Я перегнулся через стойку и потрогал пальцем первый попавшийся
ключ. На пальце осталась серая пыль. Даже лучше, что здесь тихо и малолюдно,
среди шума и гама мы только бьем морды и стреляем, занимаясь показной стороной
нашей профессии, а думается лучше всего в тишине…
Стоп. Номеров ровно четыреста, но Несхепс сказал, что Робер
живет в семьсот пятнадцатом. Или есть еще одна доска?
Вверху, на широкой лестнице, послышался топот и пыхтенье:
«Да заноси ты его!» – «Тяжелый, сволочь…» – «Ногу отдавишь, заноси!»
Двое парней, растрепанные, потные и злые, волокли сверху ящик
типа тех, что лежали в грузовике. Очень неумело они с ним обращались, передний
пятился по-рачьи, и оба придушенными голосами кляли друг друга.
Закон подлости не оплошал и здесь.
Тот, что пятился, неловко переступил, сбился с ритма, и край
ящика выскользнул из его потных ладоней. Холл огласился воем и проклятьями.
Оплошавший дилетант, ругаясь и подвывая, прыгал на одной ноге, обеими руками
зажав вторую, а его напарник следил за ним с неловким сочувствием и бормотал в
том смысле, что под ноги надо смотреть. Тут он наткнулся взглядом на мою
персону, смущенно улыбнулся и, сказал мне:
– Вот, я ему говорил – ловчее…
– Да поди ты! – взревел пострадавший.
– Поможешь дотащить? – спросил второй. – Тут
тащить-то…
– Ладно, – сказал я. – Все равно портье куда-то
запропастился.
Ящик весил килограммов восемьдесят. Удивительно, как быстро
они все здесь угадывают, что мне неловко отказываться, когда речь идет о
пустяковых услугах…
Мы вытащили ящик на улицу, запихали в кузов и стали
закрывать борта – парень сказал, что ящик, слава богу, последний. Грузовик
стоял правым бортом к двери, и парень закрывал правый борт, а я левый. Поднял
его, закрепил в пазе тугой крюк и воспользовался моментом, чтобы заглянуть в
кабину – по привычке, на всякий случай. В нашем деле нездоровое любопытство не
порок, а служебная необходимость, потому что никогда не знаешь, какую роль
сыграют и на что натолкнут мелочи.
Это меня и спасло.
В холле грохнуло – страшно, оглушающе. Взрывная волна
тряхнула грузовик, и борт, закрепленный мной лишь с одной стороны, треснул и
открылся, тяжело ухнув вниз в сантиметре от моего виска.
Я обежал грузовик. Стекла фасада вылетели начисто, внутри,
прорываясь сквозь непрозрачные клубы серого дыма, буйствовал огонь, знакомо
воняло сгоревшей взрывчаткой, и кто-то дико кричал от невыносимой боли –
незадачливый носильщик остался там! Чемодан, мать твою так!
Парень скорчился, зажимая ладонью кровоточащую щеку, я
бросился к нему, попытался поднять, помочь, но он повернулся ко мне с таким
ненавидящим лицом, что я с маху остановился.
Он отскочил за кабину. Бросившись за ним, я увидел, что он
бежит через площадь, кричит что-то и тычет рукой в мою сторону, а сонная
площадь перестала быть тихой и сонной – на середину ее вылетел длинный
броневик, развернулся со скрежетом, и десяток фигур в знакомых уже пятнистых
комбинезонах с четкой быстротой, подразумевавшей отличную выучку и неплохой
опыт, бросились к отелю, разворачиваясь в цепь. Над головой свистнула пуля, и
это было уже совсем серьезно.
Ко мне огромными прыжками, стелясь над землей, прижав уши,
неслась здоровущая овчарка, и я выстрелил навскидку. Пес покатился с воем и
замер. Я рванул дверцу, прыгнул за руль. Просто счастье, что они оставили ключ
в замке.
Я погнал машину прямо на бегущих, и они брызнули в стороны.
Застучали автоматы и пулемет броневика, но удача уберегла и на этот раз, я
благополучно прорвался в переулок, помчался неизвестно куда и видел в
зеркальце, что броневик мчится следом. Ящики прыгали в кузове, хлопал борт,
снова в рев моторов вплелась автоматная очередь, и ободья задних колес
загромыхали по асфальту, машина запетляла. Мелькали дома, шарахавшиеся на
тротуар автомобили, люди с глупыми удивленными лицами, гремели ободья, я
безжалостно топтал педаль газа.
Долго так продолжаться не могло. Я не знал города, они же
наверняка прекрасно знали. Шли первые, суматошные, неорганизованные минуты
погони, но как только охотники опомнятся, станут сжимать кольцо, используя
выучку и знание города… Где уж мне со своим пистолетом выходить против
пулеметов, да и не собираюсь я в них стрелять, мне бы только оторваться,
скрыться, и ничего мне больше не нужно, дайте мне ноги унести, чего
привязались…
Броневик нагонял. Они не стреляли – хотели взять тепленьким,
были уверены в себе. Первый азарт прошел, начиналась педантичная игра по
правилам. Наконец я увидел подходящую узкую улочку, свернул туда; едва не
перевернув грузовик, растеряв последние ящики, затормозил, развернув машину
поперек улицы, выпрыгнул и помчался что есть духу в какие-то проходные дворы,
мимо стоявших машин, мимо уютных коттеджиков, мимо, мимо, мимо…
За спиной раздался треск. Я их недооценил – броневик на
полном ходу отшвырнул с дороги несчастную машину, зарычал где-то близко,
замолчал. Топот ног сзади. Однако они уже не видели меня, гнались наугад.
Не зря я опасался, что незнание местности скажется.
Кончилось мое везение – улица внезапно кончилась, словно ее обрубили, впереди
был пустырь и слева пустырь, окраина города, и некуда бежать дальше, вернее,
незачем, потому что бегущего видно за версту. А справа были ворота, высокие
железные ворота в серой бетонной стене, а в воротах – соблазнительно
приоткрытая калитка. Выхода не было, в моем положении не привередничают.
Я пролез в калитку, пачкаясь ржавчиной и пылью. Это был
гараж – большой асфальтированный двор, низкие здания с маленькими окнами,
наверняка мастерские, асфальт покрыт масляными пятнами. Рядами стоят крытые
брезентом грузовики и очень знакомые броневики – я попал к тем, от кого бежал,
угораздило же…