– Я пришлю кого-нибудь разжечь камин, как только вас устрою, мисс Данливи.
Мария открыла следующую дверь, демонстрируя спальню, красивее которой Лана ничего в жизни не видела. Самым главным предметом обстановки казалась громадная кровать, застеленная белым атласом. По одну сторону от нее стоял туалетный столик с позолоченной резьбой и стул с атласной обивкой, рядом – высокое зеркало в золотой раме. У стены напротив стояло белое атласное кресло, которое разместилось у еще одного камина, на этот раз из бело-золотого мрамора.
Пока Лана изумленно осматривалась, Мария открыла еще одну дверь, за которой оказалась ванная комната с фарфоровым тазиком на бело-золотой подставке. Перед третьим камином стояла округлая ванна из позолоченного фарфора. Лана никогда в жизни не видела ничего похожего на эту комнату. Она обличалась от сортира в «Синем гусе», как день отличается от ночи. Проще говоря, это все было за пределами ее самых смелых фантазий. Но с другой стороны – все, что она успела увидеть, было не похоже на то, с чем она прежде имела дело.
– Я скажу, чтобы вам немедленно принесли воды для ванны, мисс Данливи. – Мария указала на саквояж, который уже стоял на столике в нише. – А когда вы переоденетесь, вас проводят в гостиную, куда подадут легкие закуски.
Лана была настолько ошеломлена, что лишилась дара речи.
Не успела она хоть немного опомниться, как домоправительница удалилась, оставив ее озираться в одиночестве.
Кто может позволить себе столь великолепный дом? И с чего ему позволять такому, как Ветер… Джесс… жить в нем?
Лана поняла, что она очень удачно выбрала человека, который поможет ей добиться опеки над Колином. Ветер – или Джесс Джордан, как он себя здесь называл, – наверняка лучший в мире актер, раз он смог убедить человека богатого и влиятельного, будто ему можно разрешить жить в таких условиях.
Ах, если бы его талант преподавателя оказался не хуже актерского!
В разгар ее размышлений двери открылись и несколько слуг принесли ведра с теплой водой, которую они вылили в округлую ванну.
Когда ванна наполнилась, они ушли, но одна служанка осталась.
В ответ на вопросительный взгляд Ланы она улыбнулась:
– Мне было сказано остаться и помочь вам принять ванну, мисс.
Не привыкшая к такому вниманию, Лана смущенно тряхнула головой:
– Спасибо, но я предпочла бы остаться одна.
– Как пожелаете, мисс. – Девушка направилась к дверям, но потом остановилась и добавила: – Если вам что-то потребуется, вам достаточно будет только позвонить.
Лана воззрилась на белую бархатную сонетку, свисавшую рядом с ванной, и вспомнила то бессчетное число раз, когда по особняку Ван Энделов разносился раздражающий звук звонка, вызывающего кого-то из слуг в личные комнаты верхнего этажа. Она ни за что и никогда не устроит подобного кому-то из слуг этого дома!
– Спасибо. Как вас зовут?
– Роуз, мисс. Мария Эскобар – моя тетя.
– Вы на нее похожи. – Лана протянула руку. – Меня зовут Лана.
Девушка посмотрела на ее руку, потом – ей в глаза и робко пожала ее пальцы.
– Мне вернуться и помочь вам одеться?
– Нет, спасибо. Я прекрасно справлюсь одна.
«Одна». Лана подумала, насколько уместно это слово. Оно просто идеально ей подходит!
Она сбросила поношенные башмаки и грубые хлопчатобумажные чулки, платье, сорочку и панталоны и попробовала пальцем ноги воду в ванне. Убедившись, что вода не слишком горячая, она залезла в ванну и удобно в ней устроилась.
Взяв мыло, Лана принюхалась, удивляясь тому, что его запах в точности повторяет аромат весенней сирени. Как такое возможно? Какое-то время Лана недоуменно разглядывала мыло, а потом осторожно начала мыться. Ах, какой грешницей она себя почувствовала: нежится в роскошной ванне, намыливает тело и волосы, потом погружается в воду с головой, чтобы смыть пену, стараясь не выныривать как можно дольше! Почему-то ей было стыдно ублажать себя вот так, когда бедняжка Колин спит на жестком полу и от ночного холода его защищает только тонкое одеяльце!
Она рассчитывала, что эта мысль поможет ей избавиться от охватившей ее сонливости, но ее усталое тело отказывалось повиноваться. И она еще очень долго лежала в теплой душистой воде, закрыв глаза и дыша медленно и глубоко, словно в забытьи.
* * *
– Как вы думаете, у вас получится все это, Мария?
Джесс взял стакан с виски, поданный одним из слуг, и снова повернулся к домоправительнице.
– Я с удовольствием помогу молодой леди.
– Не спешите соглашаться, это может оказаться непросто. Вам придется уклоняться от ее расспросов. А зная, как устроен ее ум, я могу предсказать, что их будет не меньше сотни.
Пожилая домоправительницы улыбнулась:
– Мне всегда нравилось преодолевать трудности.
– Я подумал, что Надя могла бы взять на себя обязанности портнихи. Я не сомневаюсь в том, что вы уже поняли, что Лане понадобится весь гардероб.
Глаза домоправительницы радостно заблестели.
– Конечно, прекрасный выбор! А Колетт научит молодую мисс ходить, как подобает аристократке.
– Я об этом не подумал. – Джесс усмехнулся. – Ей определенно придется учиться двигаться медленно и вырабатывать походку аристократки. Кажется, будто она все время бежит. Вы заметили?
– Безусловно.
Дворецкий осторожно кашлянул.
– Вы упомянули об учителе речи. Что вы думаете об Йене Хайд-Смите?
– Это счетовод?
Мария решительно кивнула:
– Он идеально подходит. Он хорош собой, обаятелен, образован.
– И немного щеголь. – Джесс нахмурился, мысленно представив себе образ, который ему нисколько не понравился. Тем не менее кому-то надо будет работать с Ланой, помогая ей избавиться от ирландского акцента. – Наверное, Йен подойдет – если, конечно, он не станет болтать.
Мария кивнула.
– Мне привести молодую мисс?
Джесс отдал стакан с остатками виски дворецкому и повернулся к двери.
– Я сам за ней схожу.
Поднимаясь по лестнице, он продолжал хмуриться. Во что, черт подери, он ввязался? Почему не отступил, пока у него была такая возможность?
Джесс напомнил себе, что еще не слишком поздно. Она с удовольствием приняла ванну, и теперь ее можно просто покормить, сообщить ей, что он передумал, вернуть ее деньги – и отправить ее восвояси. Он даже может сказать извозчику, чтобы ее отвезли обратно в «Синий гусь», где она будет хвастаться своим друзьям, как отведала красивой жизни.
Да, видит небо, именно так он и сделает. Конечно, он сочувствует ее печальной истории, но, если покончить с этой чепухой, можно будет вернуться к собственной игре. В конце концов, разве он не ради этого приехал в Нью-Йорк? Дело слишком осложняется, а из-за сложностей всегда теряется удовольствие.