Приняв решение, Клейтон вернулся к столу. Мартин будет в
отлучке пять дней — слишком долго дожидаться, пока Клейтон снова сможет увидеть
Уитни. Необходим какой-то предлог для встречи, некая уловка, чтобы заставить ее
согласиться прийти на свидание.
Хорошенько поразмыслив, он с довольной улыбкой вспомнил, как
храбро Уитни вызвалась скакать с ним наперегонки и билась об заклад, что
Опасный Перекресток обгонит его коня.
Взяв листок простой белой бумаги, Клейтон немного подумал, в
каком стиле составить письмо. Это должен быть вызов, а не приглашение — от
приглашения она непременно откажется.
«Дорогая мисс Стоун, — быстро написал он. — Если я вас
правильно понял, вы выразили желание в очередной раз проявить умение
управляться с лошадьми. Я предлагаю скакать в среду, любым маршрутом, какой вы
выберете. Если, однако, вы сожалеете о поспешном вызове, я приму ваш отказ не
за трусость, а за вполне оправданный страх, в связи с тем, что этот жеребец
слишком резв и плохо обучен для женщины-наездницы. Ваш покорный слуга Клейтон
Уэстленд».
Он посыпал письмо песком и запечатал воском, а потом с
чувством необычайного удовлетворения велел слуге отнести его мисс Стоун и
подождать ответа.
Лакей вернулся через четверть часа с запиской, написанной
превосходным четким почерком монаха-ученого, а не какими-то неразборчивыми
каракулями, типичными для многих хорошо воспитанных, но недостаточно
образованных женщин.
«Встречаемся в среду в десять утра, на северо-западной
границе имения мистера Севарина, около рощи». Подписи не было, но Клейтон тем
не менее улыбнулся и, весело насвистывая, направился наверх, чтобы переодеться
в костюм для верховой езды.
Глава 15
Зрелище, представшее глазам Клейтона в среду утром, когда он
достиг вершины холма, возвышавшегося над рощей, заставило его резко натянуть
поводья. Внизу, на зеленом лугу, повсюду виднелись коляски, кареты и фаэтоны, в
которых сидели женщины, державшие в руках яркие зонтики, и мужчины в воскресных
костюмах. Менее зажиточные зрители, не имеющие экипажей, либо сидели на
лошадях, либо взгромоздились на повозки, либо просто пришли пешком.
Всей этой живописной сцене не хватало лишь акробатов в
цветных костюмах и парочки жонглеров, чтобы как две капли воды походить на
сельскую ярмарку. Не успел Клейтон подумать об этом, как кто-то дважды подул в
рожок, и собравшиеся, дружно повернувшись, уставились на Клейтона,
спускавшегося с холма.
Уитни долго, оценивающе разглядывала лошадь Клейтона из-под
опущенных век, отмечая прекрасные длинные ноги и мускулистую грудь могучего
гунтера, но поскольку с того места, где она стояла, многое рассмотреть не
удалось, то она смогла только отметить, что всадник одет в сверкающие кожаные
сапоги и бриджи, идеально сидевшие на нем.
— Наверное, вы желали бы вместо скачек стреляться на
дуэльных пистолетах с двадцати шагов, не так ли? — поддразнил Клейтон, подводя
своего коня к стартовой линии.
Уитни подняла голову, собираясь приветствовать его с
холодным безразличием, но он усмехался так мальчишески обезоруживающе, что она
едва не ответила улыбкой. Некоторые из соседей поспешили пожелать Клейтону
удачи и на мгновение отвлекли его внимание от Уитни.
Девушка наблюдала, как он шутит и о чем-то болтает с ними.
Клейтон выглядел спокойным, раскованным и разговаривал с таким ленивым
добродушием, что она с трудом верила своим глазам — куда девался тот
безжалостный, неумолимый соблазнитель, который неустанно преследовал ее, сжимал
в объятиях, осыпая жадными ласками, страстными поцелуями? В нем словно
уживались два человека: одного она могла считать своим другом, другого боялась,
и не без оснований.
Отец Элизабет снова дунул в рожок, и Опасный Перекресток
испуганно вскинулся.
— Вы готовы? — окликнул Пол Уитни и Клейтона, и, как только
поднял пистолет, девушка наклонилась к сопернику, тепло улыбнулась в удивленные
серые глаза и очень мягко сказала:
— Если согласитесь последовать за мной, сэр, охотно покажу
вам дорогу.
Клейтон коротко рассмеялся, но в этот момент раздался
выстрел, и его лошадь понесла. Ему пришлось наклониться, чтобы подобрать
поводья, упущенные в приступе неуместного веселья, и к тому времени, как он
усмирил коня, Уитни была уже далеко.
Копыта его жеребца выбивали тревожный ритм на твердом
зеленом дерне, и, хотя Воин, как звали коня Клейтона, стремился сократить
расстояние, всадник слегка придерживал его, дожидаясь, пока они повернут на
запад и помчатся вдоль ручья.
— Полегче, — успокаивал Клейтон горячившегося скакуна, —
посмотрим, на что она способна, прежде чем броситься в атаку.
Далеко впереди Опасный Перекресток почти перелетел через
низкую каменную ограду, и Клейтон одобрительно ухмыльнулся. Уитни прекрасно
держалась в седле и была прирожденной наездницей, легко управляясь со своим
норовистым гунтером.
К тому времени, как они оказались на последнем этапе гонки,
Клейтон увидел, что Опасный Перекресток начинает уставать. Решив обогнать
девушку на следующем резком повороте, Клейтон чуть подался вперед и до конца
ослабил поводья. Воин немедленно рванулся вперед маховыми, словно пожирающими
дорогу, шагами.
Конь галопом проскакал очередной изгиб, и сердце Клейтона
замерло: вороной жеребец маячил впереди, но в седле не было всадника. Клейтон,
почти обезумев, резко дернул узду, шаря взглядом по земле. И тут он увидел
Уитни. Девушка трогательным комочком свернулась под большим дубом. Над головой
нависала низкая толстая ветка, которая, должно быть, и выбила ее из седла,
когда Уитни слишком неосторожно срезала угол.
Спрыгнув на землю, Клейтон подбежал к Уитни, перепуганный,
как никогда в жизни, и начал лихорадочно искать у нее пульс. Наконец ему
удалось прижать палец к ровно бьющейся на горле жилке. Только после этого он
начал осторожно ощупывать ее голову в поисках раны. Паника охватила его при
воспоминании о бесчисленных историях о людях, получавших подобные удары по
голове. Они вот так же вылетали из седла, чтобы больше никогда не обрести
сознание.
Не обнаружив ни пореза, ни шишки, Клейтон ощупал ее руки и
ноги, боясь, что сломаны кости. Однако все на первый взгляд было в порядке,
поэтому он, рывком стянув куртку, подложил ее под голову девушки, а потом
присел на корточки и начал растирать ей запястья.
Веки Уитни затрепетали, и Клейтон почти застонал от
облегчения. Осторожно откинув тяжелые спутанные волосы с ее лба, он нагнулся
поближе:
— Все в порядке, малышка. Где болит? Вы можете говорить?
Глаза цвета морской волны открылись, спокойно и неотрывно
разглядывая его.
Какое прекрасное лицо, невольно подумал он, когда она
наградила его слабой, но ободряющей улыбкой. Однако первые же ее слова
мгновенно заставили его забыть о нежных чувствах.