И телом, и душой - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Владимирова cтр.№ 100

— Успокойся, Лена…

— Он уходит, Максим, — проговорила она, запинаясь. — Наш сын, мой сыночек… Он уходит. Я хочу с ним!..

— Лена!.. — бессильно выдохнул он, падая на колени рядом с ней и прижимая к себе ее дрожащее тело.

— Не отпускай его, Максим!.. — выдохнула девушка ему в шею. — Не позволяй ему уйти!.. Не позволяй!..

И разрыдалась вновь. Руками хватаясь за мужа, цепляясь за него, словно за соломинку. И плакала, как заведенная, не в силах остановиться.

А Максим прижал ее к себе и, укачивая, как ребенка, прошептал в волосы, касаясь губами висков:

— Все будет хорошо, все будет хорошо, родная… — он закрыл глаза и выдавил: — Я люблю тебя…

И Лена застыла в его руках, замерла, успокоилась. Обняла его за шею, прижавшись к нему всем телом.

Три слова, ради которых она могла бы отдать душу самому дьяволу.

Три слова, которые в тот день, в то мгновение сыграли роковую роль, решив все за них.

Только будь, пожалуйста, сильнее всяких мук,

Ненависть не лечит боль утраты,

И сильнее будь ты всех разлук,

Всех, кто предал и любил когда-то.

Владимир Шляпошников

Пальцы, сжимавшие конверт, неестественно и неожиданно для него задрожали. Раскаленным разрядом в сотни вольт пронзило тело, посылая в сердцевину обессиленного существа электрические заряды.

Максим с силой втянул в себя воздух. Казалось, что и это сделать для него сейчас было немыслимо.

От тупой боли в груди можно было сойти с ума. И, наверное, он уже медленно и падал в бездну безумия.

Сколько минут он уже вот так просидел в машине, просто сжимая конверт замерзшими пальцами? И сколько он здесь еще просидит, не решаясь его открыть?!

Тяжело вздохнув, Максим наклонился вперед, касаясь лбом руля, прохлада которого не остудила обжигающей огнем кожи его лица. Сильно зажмурившись, мужчина снова с силой втянул в себя воздух, ощущая, как кислород, проникая в легкие, обжигает их огнем.

Распахнул глаза, уставившись в пустоту промозглого серого дня.

Нет, он не откроет этот конверт. Не сейчас.

Не в это самое мгновение, когда он еще чувствует ее в салоне своего автомобиля. Ощущает ее запах, — он наркотиком проникает под кожу. Слышит ее голос, — он звучит в голове звонким колокольчиком. Чувствует кожей бархатистость ее кожи, — он, кажется, и сейчас сможет сказать, какова она на ощупь…

Нет, он не откроет этот конверт сейчас, когда все его рецепторы напряжены настолько сильно, что все внутри него кричит о ее принадлежности ему. И об ускользающей возможности этой принадлежности в дальнейшем.

Это безумие, заключенное в дикой и необузданной принадлежности Лены ему, лишало его воли.

Он сходил с ума уже оттого, что чувствовал, — что-то изменилось.

Да, что-то было не так. Внутри него разгорался большой огненный шар, который, поглощая его собой, настойчиво шептал, повышая голос, что Лена стала другой. Он чувствовал в ней эти перемены.

И он не знал, хочет ли их замечать.

Черт, раньше, намного раньше… когда-то тогда, в той, другой жизни, девять, пять лет назад, он бы все отдал за то, чтобы эти перемены произошли. Он бы, наверное, и Богу душу отдал за то, чтобы Лена тогда вела себя, как сейчас! Разве не просил он этого, не умолял, не требовал?! Он ждал, он верил, он надеялся…

Но теперь, когда он, наконец, дождался… Это стало давить на него подобно домовине.

Почему тогда, когда он не просто просил, а требовал от нее перемен, она молча сносила эти требования, оставляя их без внимания? Почему тогда, когда, вероятно, все еще можно было исправить, она сломалась окончательно и позволила ему все решать за них!? Сдалась и свалила всю ответственность на него!?

Черт возьми, ведь он и решил! Все решил за них.

Изменился сам, не дождавшись от нее перемен!

Чуть было не ушел от нее. Черт побери! Во второй раз он чуть было не ушел.

Но так и не смог переступить через себя и совершить последний роковой шаг. Казалось, сделать это так легко. Собрать вещи, попрощаться, отпустить ее, отпустить себя… Проститься раз и навсегда! Если и нужно было уходить, то последний шанс он потерял именно пять лет назад, когда в погоне за изменениями, пошел не по тому пути, по которому следовало идти.

Да, он изменился. Он выживал. Так, как мог, как умел. Неправильно и глупо, бессмысленно и нелепо, пытаясь доказать себе то, что не требовало доказательств. Он ошибся тогда. Но разве думал об этом тогда, когда делал безумный шаг в противоположную от жены сторону?!

Нужно было уходить. Но он остался, изменившись и изменив то, что было вокруг них окончательно.

Он столько лет ждал перемен и от нее. Столько лет!.. А потом устал ждать, привыкнув к тому, что у него было. Перестал мечтать, надеяться, верить. Перестал ждать. Привык.

А сейчас… дождался.

Ее изменила работа. Кто бы мог подумать? Так просто, так ожидаемо… И он не догадался об этом.

Лене нравилось работать в кондитерской Каверина. И как бы Максим не противился, он не мог просто закрыть глаза на то, что жена стала выглядеть… счастливой. Как в первый день их встречи, до того рокового момента, когда жизнь перестала для них существовать, замерев на мертвой точке невозврата в прошлое и недвижения вперед. В тот самый день, когда он в последний раз проявил слабость. И остался с ней в тот миг, когда особенно был ей нужен.

Переживал ли он? По началу, да. Слабость всегда раздражала его, просто бесила, выводя из себя.

Четыре года безысходности и гонки за тем, что они так и не смогли догнать. А потом еще пять лет ада, в который они превратили свою жизнь. Вдвоем. Вместе. Как друг другу и обещали тогда. Девять лет пустоты и одиночества. Не ужасно ли?! Не обидно ли!? Сдержав обещание, они, тем не менее, предали самих себя. Обещанием, единственным обещанием, которое нужно было оставить невыполненным. И уйти. Разойтись.

Осознание того, как неправильно он жил все эти годы вдруг, как сиянием молнии, озарило его.

Неправильно, неверно, подло, грубо и жестоко. Не так, как нужно было. Не так, как должен был.

Неужели виновата была лишь она? Лена никогда не просила больше того, что он ей давал. Никогда, хотя имела на это полное право. Она, как никто иной, могла потребовать от него другого отношения. Но молчала. И первые четыре года. И последующие пять. Терпела, прощала, любила. Никогда не возражала, не кричала, закрывала глаза на измены и вынужденную ложь. Знала о них, но молчала!..

Каким же неправильным было все это. Эти годы пустоты и одиночества вдвоем.