Было примерно четыре часа вечера, и скоро должно было стемнеть.
Заметив издали приближающихся всадников, какой-то молодой человек, вероятно отдыхавший на обочине дороги, поднялся, пересек ров и подошел к тому месту, где должен был проехать генерал и его свита.
Он был среднего роста; светлые волосы падали ему на плечи; его прекрасные голубые глаза выглядели печально из-за постоянно нахмуренных бровей, а едва пробивающиеся светлые усы были девственно-мягкими, как первый пушок.
На нем была фуражка с тремя дубовыми листьями, короткий сюртук, серые, плотно облегающие панталоны, мягкие до колен сапоги — все это составляло если не форму, то, по крайней мере, обычный костюм немецкого студента.
Движение, которое он только что сделал при виде кавалькады, казалось, говорило о том, что он хотел попросить у того, кто показался ему начальником, о какой-то милости или хотя бы о чем-то узнать у него.
И в самом деле, бросив быстрый взгляд на генерала, ехавшего во главе кавалькады, он сказал:
— Господин граф, не будет ли его превосходительство так добры сказать мне, далеко ли еще до Вены?
Генерал был так погружен в свои мысли, что, даже услышав голос, не сразу понял смысла слов.
Он доброжелательно поглядел на молодого человека, повторившего свой вопрос.
— Три льё, мой молодой друг, — ответил генерал.
— Господин граф, — продолжал молодой человек твердым голосом, как будто он просил о чем-то незначительном и даже не допускал и мысли об отказе, — я проделал очень длинный путь, очень устал и должен быть в Вене сегодня вечером, не разрешите ли вы мне сесть на лошадь, которую ваш слуга ведет в поводу?
Генерал посмотрел на молодого человека внимательнее, чем в первый раз, и, разглядев в нем все признаки изысканного воспитания, сказал:
— Охотно, сударь.
Затем, повернувшись к слуге, он произнес:
— Иоганн, дайте лошадь… Ваше имя, сударь?
— …усталому путнику, господин граф, — ответил молодой человек.
— Усталому путнику, — повторил генерал с улыбкой, показывающей, что он уважает инкогнито молодого человека, пожелавшего остаться неизвестным.
Иоганн повиновался, и молодой человек под полунасмешливыми взглядами обоих адъютантов сел на лошадь с ловкостью, доказывающей, что он был знаком если не с искусством, то, во всяком случае, с основными принципами верховой езды.
А потом, словно считая, что его место не рядом со слугой, он пустил свою лошадь в аллюр и таким образом оказался в одном ряду с адъютантами.
Генерал не упустил из виду ни одной подробности из действий молодого человека.
— Господин студент, — обратился он к нему после некоторого молчания.
— Да, господин граф? — отозвался молодой человек.
— Ваше желание сохранить инкогнито до такой степени сильно, что вы не желаете ехать рядом со мной?
— Совсем не то, — сказал молодой человек, — прежде всего я не имею никакого права на эту вольность, и потом, позволив себе это, я боюсь отвлечь ваше превосходительство от тяжелых раздумий, которыми вы несомненно должны быть поглощены.
Офицер посмотрел на молодого человека с большим любопытством, чем до этого.
— Послушайте, сударь, — сказал он. — Вы меня называете «господин граф», значит, вы знаете мое имя?
— Я полагаю, — сказал студент, — что имею честь ехать бок о бок с господином генералом графом фон Бубна.
Генерал кивнул в знак того, что молодой человек не ошибся.
— Вы говорили о тяжких раздумьях, в которые я погружен, значит, вы знаете, с какой целью я еду в Вену?
— Ваше превосходительство едет в Вену, чтобы вести непосредственные переговоры о мире с императором французов, не так ли?
— Простите, дорогой мой, — произнес граф фон Бубна, смеясь, — вы могли оценить мою сдержанность, когда речь шла об инкогнито, которое вы желаете сохранить, но, согласитесь, что мы не в равном положении, учитывая, что я не знаю ни кто вы, ни что будете делать в Вене, в то время как вам известно не только о том, кто я такой, но даже о моей миссии.
— Если уж говорить о том, чтобы быть с вами на равных, господин граф, вашему превосходительству достаточно посмотреть на мой костюм и вспомнить о милости, которой я у вас только что попросил, чтобы убедиться: мое положение намного скромнее вашего.
— Но, тем не менее, — настаивал граф фон Бубна, — вы ведь меня знаете? Вы, вероятно, знаете и то, что я буду делать в Вене?
— Знаю ваше превосходительство потому, что видел вас в самой гуще огня, где я сам был в качестве добровольца: сначала в Абенсберге, потом в Регенсбурге. Мне известно, что ваше превосходительство будет делать в Вене, потому что я иду из Альтенбурга, где происходят совещания между австрийскими и французскими уполномоченными, а к тому же прошел слух, что император Франц, устав от бесплодных переговоров, которые вели господа фон Меттерних и фон Нугент, вызвал вас в замок Дотис, где он живет после битвы под Ваграмом, чтобы передать вам неограниченные полномочия.
— Должен признать, что вы прекрасно осведомлены, господин студент, и о моих званиях, и о моей миссии, но позвольте мне в свою очередь прибегнуть к проницательности, коли уж вы не удостаиваете меня доверием. Прежде всего по вашему выговору я догадываюсь, что вы баварец.
— Да, господин граф, я из Экмюля.
— Следовательно, мы враги?
— Враги? — сказал молодой человек, глядя на графа фон Бубна. — Как это понимать, ваше превосходительство?
— Враги, черт возьми! Потому что мы, баварцы и австрийцы, только что дрались между собой.
— Когда я видел вас в Абенсберге и в Регенсбурге, господин граф, — сказал студент, — я не сражался против вас, и если мы когда-либо станем врагами, то это случится не тогда, когда вы будете воевать, а скорее тогда, когда вы заключите мир.
Граф пристально, со всей проницательностью, на какую был способен, посмотрел на молодого человека.
— Господин студент, — сказал он ему, помолчав немного, — вы знаете, что в этом мире всё либо счастье, либо несчастье; случай помог вам встретить меня, случаю было угодно, чтобы у моего слуги оказалась свободная лошадь, случаю было угодно, чтобы вы, устав, попросили у меня лошадь, наконец, случаю было угодно, чтобы я вам предоставил как другу то, в чем другой отказал бы как незнакомцу.
Студент поклонился.
— Вы выглядите грустным, несчастным, ваша грусть из тех, что можно утешить? Ваше несчастье из тех, что можно облегчить?
— Вы хорошо видите, — ответил молодой человек с глубокой печалью, — что у меня нет никакого преимущества перед вами, и вы меня знаете так же хорошо, как я вас! Не спрашивайте теперь меня больше ни о чем: вам известно, из каких я краев, вы знаете мои взгляды, понимаете мое сердце.