— Я буду внимателен.
На следующий день я стал обладателем великолепного грифа, лишенного каких-либо недостатков, кроме одного: как предупредил меня Бени-Муфтар, он готов был сожрать все, что оказывалось поблизости.
Грифа немедленно окрестили именем его соотечественника Югурты. Для большей безопасности Югурту мне отдали в большой клетке из досок, и у несчастного пернатого каторжника на лапе, заботливо обмотанной тряпкой, была цепь длиной в два или три фута.
Когда пришло время отъезда, мы вернулись тем же путем, каким приехали, то есть в дилижансе, ходившем между Филипвилем и Константиной.
Этот дилижанс был хорош тем, что двигался очень медленно и так кружил, что любители поохотиться могли всю дорогу доставлять себе это удовольствие.
Югурте очень хотелось присоединиться к таким любителям. С высоты империала он видел множество птиц, казавшихся ему его естественными подданными; небесный тиран явно жалел о том, что не может проглотить их вместе с перьями, и он выместил свою досаду на пальце одного из пассажиров империала, пожелавшего познакомиться с ним поближе.
До Филипвиля мы добрались без других происшествий. Там положение осложнилось: нам оставалось проделать около льё до места отплытия, то есть до Сторы, а карета до Сторы не шла.
Правда, из Филипвиля в Стору ведет прелестная дорога вдоль залива — справа море, слева красивые холмы и рощи, — и эти господа решили пройтись пешком.
Но как будет передвигаться Югурта?
Взвалить ящик на спину человеку было невозможно: гриф сквозь щели между досками сожрал бы носильщика. Подвесить клетку к двум шестам и поместить наподобие носилок на спины двоим обошлось бы в пятьдесят франков, а когда покупаешь грифа за двенадцать франков, если считать с комиссионными, не хочется платить пятьдесят за его перевозку. Я придумал средство: удлинить его цепь до восьми или десяти футов с помощью веревки и подгонять грифа впереди себя жердью, заставляя его идти по земле, как поступают с индюками те, что пасут их.
Самым трудным делом оказалось выманить господина Югурту из клетки. И думать было нечего, чтобы отрывать доски руками: прежде чем рука оторвала бы доску, гриф сожрал бы руку.
Для начала я привязал к цепи веревку, затем поставил по бокам клетки двух человек с заступами: каждый из них, вставив заступ между досками, начал тянуть в свою сторону.
В математике две равные силы, приложенные к одному объекту, взаимно уничтожаются, но, когда у объекта есть разрывы в связи частей, он должен уступить и двинуться в сторону того, кто тянет сильнее.
Поэтому сначала лопнула одна доска, потом другая, третья, и наконец целая сторона клетки оказалась открытой. Поскольку Югурта не потерял ни единого пера, первым его побуждением было вырваться наружу, расправить крылья и улететь; но улетел он всего лишь на длину веревки: будь ты гриф или майский жук, если у тебя веревка на лапе, ты должен или разорвать ее, или оставаться пленником.
Югурте пришлось спуститься. Он был очень умной тварью и видел, что ему мешает, а мешал ему я, поэтому он бросился на меня в обманчивой надежде вынудить меня обратиться в бегство или сожрать меня, если я не убегу.
Однако Югурта имел дело с животным не менее умным, чем он сам. Я предвидел нападение и приказал Полю вырезать для меня кизиловую палку толщиной в палец и длиной в восемь или десять футов.
Я наотмашь ударил Югурту своей жердью; он, казалось, удивился, но продолжал путь; я стегнул его наотмашь второй раз, и он резко остановился; наконец я хлестнул его в третий раз, и это заставило его повернуть назад, то есть в Стору; как только он вступил на этот путь, мне оставалось только умело распределять удары палкой, и Югурта прошел эти четыре или пять километров вместе с нами, к полному восторгу моих спутников и людей, встречавшихся нам на дороге.
Прибыв в Стору, Югурта охотно пошел в лодку, из лодки — на борт «Быстрого», устроился на бушприте и, привязанный к основанию мачты, ждал, пока для него сделают новую клетку. Он сам вошел в нее, позволил забить гвозди, даже не пытаясь раздробить пальцы рабочим, с видимой признательностью принимал куски мяса, выдаваемые судовым коком с регулярностью, делавшей честь его филантропии; и через три дня после своего водворения на судно он уже подставлял мне голову, чтобы я почесал ее, как почесывают попугаев, но, когда мы оказались в Сен-Жермене, Мишель тщетно пытался заставить его произнести неизбежное: «Почесать цыпочку!»
Вот как я привез из Алжира грифа; он обошелся в сорок тысяч франков мне и всего в десять тысяч — правительству.
XXXVI
КАК ПРИЧАРД НАЧАЛ ПОХОДИТЬ НА МАРШАЛА САКСОНСКОГО, КОТОРОМУ МАРС ОСТАВИЛ НЕВРЕДИМЫМ ТОЛЬКО СЕРДЦЕ
Когда я вернулся во Францию, дом, который я строил на дороге в Марли, был почти готов; за несколько недель оклеили и закрыли деревянными панелями стены на целом этаже, и я смог исполнить желание владельца виллы Медичи: увидев, что я потратил на устройство его дома семь или восемь тысяч франков, он вполне естественно захотел в него вернуться и воспользоваться сделанными мною улучшениями.
Итак, я покинул Сен-Жермен, чтобы поселиться в Пор-Марли, в том знаменитом доме, который г-жа Меленг позже назвала «Монте-Кристо» и который с тех пор привлекал всеобщее внимание.
Мишель давно уже заботился о размещении животных; должен сказать, что он гораздо меньше занимался моим устройством и даже своим собственным.
Не знаю, как выглядит Монте-Кристо сегодня, но в мое время там не было ни стены, ни рва, ни изгороди, ни вообще какой-либо ограды; поэтому люди и животные могли входить в Монте-Кристо, свободно по нему разгуливать, собирать цветы и фрукты, не боясь обвинения в краже с перелезанием через ограду или краже со взломом. Что касается животных — я в особенности хочу поговорить о собаках, — то Причард, по характеру своему очень гостеприимный, радушно принимал их с чисто шотландским бескорыстием и непринужденностью.
Причард приглашал гостей самым простым и древним способом.
Он устраивался на середине дороги в Марли и приближался к каждой проходившей мимо собаке с тем полуугрожающим, полудружеским видом, с каким собаки подходят друг к другу, здоровался с новоприбывшим и обнюхивал его под хвостом, сам подвергаясь такому же обращению без малейших возражений.
Потом, когда благодаря этим прикосновениям дружба укреплялась, происходил примерно такой разговор:
— Хороший у тебя хозяин? — спрашивал чужой пес.
— Неплохой, — отвечал Причард.
— В его доме хорошо кормят?
— Два раза в день дают густую похлебку, кости на завтрак и обед, а все остальное время имеешь то, что сможешь украсть на кухне.
Чужой пес облизывался.
— Черт! — говорил он. — Неплохо тебе живется!