Nella miseria.
[9]
Я же сказал бы так: «Нет большей радости, чем вспоминать о временах злосчастных, когда ты счастлив».
А сейчас я настолько счастлив, друг мой, что хотел бы воскресить в памяти ту пору не только вплоть до каждого дня, но и поминутно.
Я шел так быстро, что Зоя едва поспевала за мной и вскоре запыхалась.
Она хотела пройти в дом первой, чтобы доложить о том, что я пришел, но г-жа де Шамбле сама встретила меня на крыльце.
— Вы все так же добры! — промолвила Эдмея, протягивая мне руку.
— А вы все так же прекрасны! — вздохнул я в ответ.
В самом деле, всякий раз, когда я встречался с графиней, мне казалось, что ее красота, пронизанная глубочайшей грустью, становится все более ослепительной; эта красота, во власти которой я неизменно пребывал, заставляла меня трепетать не только от любви, но и от жалости.
— Я видела, как вы вернулись, — сказала Эдмея, — и решила не ждать до утра, чтобы поблагодарить вас, ведь завтра вы собираетесь уехать? У меня такое чувство, словно вы уже уехали, удаляетесь от меня и огромное расстояние между нами все возрастает.
— В самом деле, сударыня, — ответил я, — завтра я собираюсь в Париж, но всего на два дня.
— Я принимаю вас в спальне, — сказала графиня, — мы с Зоей здесь работали, и я подумала, что вы извините меня, если я не стану зажигать свечи в гостиной. Англичанка, — прибавила Эдмея с улыбкой, — не допустила бы подобной оплошности.
Я ничего не ответил, жадно вдыхая странный аромат, который уже дважды поражал меня, вызывая головокружение.
Я огляделся — комната была обита персидским атласом с рисунком в виде цветов и птиц; очевидно, это была ткань эпохи Людовика XV, сочетавшая в себе холодный синий, розовый и серебряный тона. Наддверия были декорированы Буше; вся мебель, отделка, а также камин относились к тому же времени.
Признаться, в заключение я задержал взгляд на кровати.
Она была точно такого же размера, как и та, что стояла в маленькой комнате в Жювиньи, — узкая кровать пансионерки или юной девушки.
Невероятно! От этой молодой и красивой, дважды выходившей замуж женщины исходил аромат непорочной чистоты.
— Неужели это ваша комната? — спросил я, выражая недоумение вслух.
— Конечно, — ответила Эдмея.
— Не может быть!
— Почему же?
И графиня устремила на меня большие, ясные и бездонные, как лазурное небо, глаза.
— Вы таите в себе загадку любви и целомудрия, сударыня, — сказал я. — Счастлив тот, кому вы откроете ковчег своего сердца!
— Если бы вторая половина моей жизни принадлежала мне, подобно первой, этим счастливцем стали бы вы, Макс. В любом случае я обещаю, что никто, кроме вас, никогда не удостоится моей любви, — произнесла она с улыбкой.
— Эдмея, — сказал я, — вы, наверное, посвящены в тайны ангелов и, следовательно, можете проникнуть в замыслы самого Бога. Объясните же, почему наш мир так устроен, что люди всегда встречаются в нем либо слишком рано, либо слишком поздно.
— Верите ли вы в другую жизнь, Макс?
— Разве я уже не говорил вам, что не смею верить, а лишь уповаю на это?
— Стало быть, благодаря вере вы могли бы понять, чем вызваны наши беды. Природа, сотворенная Господом, развивается согласно законам материи и не сразу достигает совершенства. Разве ученые не говорят о шести-семи периодах, последовательно сменявших друг друга на нашей планете? Разве они не утверждают, находя останки древних растений и ископаемых животных, что лишь путем проб и ошибок, впоследствии исправленных великим мастеровым, единый Творец создал человека и животных, ныне населяющих землю? Так вот, друг мой, быть может, наш мир, который мы, кичливо считаем венцом творения, является переходным — словом, лишь попыткой создания мира? Люди, брошенные здесь на произвол судьбы, встречаются, сближаются и расходятся, движимые симпатией или антипатией, но лишь Всевышний просеивает нас, отделяя хорошие семена от плевел — добрые и справедливые остаются вместе, а дурных, как более легковесных, уносит ветер. Давайте же, Макс, постараемся быть добрыми и справедливыми, чтобы остаться вместе на земле и встретиться в мире ином.
— Вы говорите весьма убедительно, Эдмея.
— Потому что я в это верю, друг мой.
И графиня печально улыбнулась.
— Я была очень несчастной, — продолжала она, — настолько несчастной, что зачастую, не желая смерти явно, считала, что она несет нам конец страданий и покой. Однако, в дальнейшем, размышляя, я пришла к выводу, что смерть с ее концом страданий и покоем — всего лишь случайность, а не награда и ей следует быть или воздаянием за наши добродетели, или возмездием за наши грехи, чтобы Господь в равной мере проявлял милосердие и вершил кару. Именно тогда я поверила в это и стала относиться к смерти как к одному из темных подземных переходов, что ведут из мрака к свету. Тогда же я сказала себе, что, чем раньше нас ждет могила, тем лучше, ибо зачастую мы покидаем на земле нелюбимых людей, чтобы встретиться на небе с теми, кого любили.
— Вы по-прежнему так считаете, Эдмея? — вскричал я. — Страстное стремление к смерти все еще живет в вашем сердце?
Графиня посмотрела на меня и сказала:
— Вы требуете от меня признания, Макс, и я открою вам свое сердце. Я желала смерти, когда была чрезвычайно несчастной. Тогда мы еще не познакомились и, стало быть, новые чувства, что вызвала у меня встреча с вами, еще не возникли. Родство душ, Макс, дает нам ощущение полноты жизни. Я знаю, что мы отделены друг от друга, но наши души слиты воедино, поэтому моя жизнь, еще недавно всецело объятая мраком тоски, ныне имеет и темную, и светлую стороны. Светлая сторона появилась лишь благодаря вашей нежной и дружеской заботе обо мне. Я люблю вас, Макс, и, возможно, люблю сильнее, чем позволяют правила приличия. Так вот, это новое чувство необыкновенно приятно, даже если оно не делает меня до конца счастливой. До сих пор моя жизнь напоминала зимний сад — иными словами, землю, засыпанную снегом, и деревья, покрытые инеем. Теперь же земля начинает не скажу возрождаться, но пробуждаться. На ней уже появились и расцвели подснежники; раскрылись и благоухают фиалки; зазеленела трава, расстилаясь у моих усталых ног пушистым ковром; воздух становится мягким и ласкает мое лицо, а не щиплет его, как прежде. Для меня, милый Макс, настала весна, пора обещаний и надежд, и моя жизнь, которая при обычных обстоятельствах должна была бы уже достичь лета, едва вступила в апрель. Признаться, с тех пор как мы встретились, мне хочется пережить свою весну, хотя бы три солнечных месяца, отпущенных Богом всякому растению и цветку. Не это ли вы желали услышать? Да, с тех пор как мы встретились, я боюсь умереть.