— У вас есть его адрес?
— Нет, но он придет ко мне сегодня между часом и двумя. Сейчас ровно час. Он или уже пришел, или вот-вот будет.
— Ступайте и приведите его ко мне.
Г-н Дюбуа вышел, а Фуше направился к полкам с папками. Взяв одну из них, он достал из нее досье и отнес к себе на стол.
Это было досье Пишегрю.
Фуше изучал его с глубоким вниманием, пока г-н Дюбуа не вернулся вместе с молодым человеком.
Это был тот самый человек, который приходил к Гектору де Сент-Эрмину, чтобы напомнить об обещании брату и забрать его в шайку Лорана. Когда на той стороне все было кончено, шевалье решил найти себе занятие на другой.
Ему было от двадцати пяти до тридцати лет, он был недурно сложен, скорее красив, чем уродлив, с приятной улыбкой, и можно было бы сказать, что он хорош во всех отношениях, если бы в его глазах не читались тревога и неуверенность, которые пробуждали в каждом, кто с ним общался, такие же чувства. Одет он был вполне по-современному то есть скорее изысканно, чем просто.
Фуше оглядел его с ног до головы тем пристальным взглядом, что позволял ему мгновенно оценить человека. Он разгадал в пришедшем любовь к деньгам, стремление к успеху и хорошо развитый инстинкт самосохранения, который в защите придавал ему больше отваги, чем в нападении. Фуше понял, что перед ним — тот, кого он ищет.
— Сударь, — молвил он, — меня уверили, что вы хотите послужить правительству. Это правда?
— Да, это мое самое заветное желание.
— В каком качестве?
— В любом, лишь бы получать удары и деньги.
— Вы знаете Бретань и Вандею?
— Как не знать. Меня трижды посылали туда к генералу Жоржу Кадудалю.
— Вы входили в контакт с другими главарями?
— С некоторыми и, в частности, с тем, кого называли Жорж Второй из-за его сходства с генералом.
— О, черт! — воскликнул Фуше. — Именно он был бы нам очень полезен. Вы сможете собрать три шайки человек по двадцать каждая?
— Это несложно в краях, еще не остывших от гражданской войны. Ради достойной цели всегда наберется шестьдесят честных людей, и вам понадобятся только одна красивая идея и пара громких фраз. Если же цель сомнительная, то соберутся темные личности, готовые продать себя с потрохами. Это обойдется дороже.
Фуше бросил взгляд на Дюбуа, как бы говоря: «Дорогой мой, да это просто клад!», затем вновь обратился к шевалье:
— Сударь, через десять дней нам нужны три шайки поджаривателей, две в Морбиане и одна в Вандее. Все три должны действовать от имени Кадудаля. В одной из них человек в маске будет называть себя именем этого бывшего бретонского вождя. В общем, все должны поверить, что это он и есть.
— Легко, но дорого, как я уже сказал.
— Пятьдесят тысяч франков хватит?
— О да, более чем.
— По этому пункту мы договорились. Далее. Сможете ли вы после организации этих шаек переправиться в Англию?
— Нет ничего проще, учитывая, что я родом из Англии и говорю по-английски, как на родном языке.
— Вы знакомы с Пишегрю?
— Лично — нет.
— Сможете ли вы заручиться рекомендациями, чтобы явиться к нему?
— Да.
— А если я поинтересуюсь, каким образом?
— Я вам не отвечу. У меня должны быть свои секреты, иначе мне — грош цена.
— Вы правы. Поедете в Англию, прощупаете Пишегрю и узнаете, вернется ли он при определенных обстоятельствах в Париж. Если он захочет вернуться, но у него не будет средств, предложите ему деньги от имени Фош-Буреля. Запомните хорошенько это имя.
— Я его знаю, это швейцарский книготорговец, который уже делал ему предложения от имени принца Конде. Так если у него нет денег и он захочет приехать во Францию, к кому мне обратиться?
— К господину Фуше, в его имение Понкаре, вы поняли? А не к министру полиции, это очень важно.
— А потом?
— Потом вы вернетесь в Париж за новыми указаниями. Господин Дюбуа, отсчитайте шевалье пятьдесят тысяч. Да, и еще… Если вы встретите Костера Сен-Виктора, постарайтесь и его убедить вернуться в Париж.
— Разве его не арестуют?
— Нет, уверяю вас, ему все простят.
— И что мне ему сказать?
— Что все парижские женщины вздыхают в его отсутствие, и особенно мадемуазель Аврелия де Сент-Амур. Прибавьте также, что он — бывший соперник Барраса — много теряет в глазах дам, уклоняясь от соперничества с первым консулом. Этого будет достаточно, чтобы убедить его. В противном случае он обречен навсегда застрять в Лондоне.
Шевалье вышел, а когда дверь за ним закрылась, Фуше торопливо набросал следующее письмо доктору Кабанису:
«Мой дорогой доктор,
первому консулу, которого я застал у госпожи Бонапарт, было весьма приятно узнать о просьбе госпожи де Сурди, связанной с браком ее дочери, по поводу которого он также выразил большое удовлетворение.
Поэтому Ваша дорогая сестра может нанести визит госпоже Бонапарт по данному вопросу, и чем скорее, тем лучше.
Примите мои заверения в искренней дружбе,
Ж. Фуше».
На следующий же день графиня де Сурди поспешила в Тюильри. Жозефина сияла от радости, а ее дочь Гортензия утопала в слезах. Вопрос о браке Гортензии с Луи Бонапартом был практически решен. И именно поэтому дочь горевала, а мать ликовала.
Все решилось буквально накануне: из слов мужа Жозефина заключила, что он чем-то очень доволен, и попросила его зайти к ней после возвращения из Государственного совета. Но, вернувшись в Тюильри, первый консул застал у себя Камбасереса, который во что бы то ни стало хотел обсудить с ним две-три статьи Кодекса, показавшиеся ему недостаточно ясными.
Они работали до поздней ночи, а потом явился Жюно и сообщил о своем желании жениться на м-ль де Пермон.
Эта новость совсем не так понравилась первому консулу, как новость о браке м-ль де Сурди. Во-первых, потому, что когда-то Бонапарт был влюблен в г-жу де Пермон и даже хотел жениться на ней. Г-жа де Пермон отказала ему, и Бонапарт до сих пор таил на нее обиду. Во-вторых, он советовал Жюно найти себе богатую невесту, а тот, наоборот, решил взять в жены девушку из разорившейся семьи. Правда, его будущая жена по материнской линии происходила от древних восточных императоров. В жилах юной особы, приданое которой составляло всего двадцать пять тысяч франков и которую Жюно называл попросту Лулу, текла кровь Комнинов
[67]
.