Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 63

Он вернулся в тюрьму таким же беззаботным, каким вышел из ее дверей. Однако его необыкновенная красота, эта телесная рекомендация, как говорил Монтень [66] , сыграла свою роль. Все женщины жалели его, а у некоторых жалость переросла в более нежное чувство.

Никто и не подозревал, что в их числе была и дочь тюремного смотрителя. В два часа ночи дверь в камеру Лорана открылась, подобно темнице Пьеро Медичи, и юная дочь Иссенго, как и дочь Феррары, ласково произнесла: «Non temo nulla, bentivoglio!» — «Не бойся, я люблю тебя!»

Девушка — ангел-спаситель Лорана — видела его только в зале суда и полюбила с первого взгляда. Они обменялись сначала несколькими фразами, затем кольцами. Девушка вывела Лорана на улицу, и он поспешил в соседнюю деревню, где его уже ждала лошадь. Его невеста обещала присоединиться к нему в условленный час.

Приближался рассвет.

Убегая из тюрьмы, Лоран различил в темноте палача с подручными, которые сооружали свою страшную машину. Его должны были казнить в десять часов утра; такая поспешность объяснялась тем, что на следующий день после вынесения приговора начиналась ярмарка, и власти хотели, чтобы казнь увидели крестьяне всех окрестных деревень.

И в самом деле, когда при первых лучах солнца народ увидел на площади гильотину и узнал, какой знаменитый преступник поднимется на нее, все забыли о торговле и устремились к эшафоту.

Лоран ждал в соседней деревне. Собственная судьба была ему безразлична, он беспокоился только о своей спасительнице. Но время шло, а ее все не было. Потеряв терпение, Лоран направился в сторону Иссенго, пытаясь что-нибудь разузнать, но все было напрасно. Он подъехал к самому городу, и тут его охватило то неистовство, с которым он никогда не мог справиться; он потерял голову, предположив, что побег открылся, девушку схватили и, может быть, ее казнят как соучастницу. Он пустил лошадь в галоп, пересек толпу посреди изумленных криков тех, кто узнал его, проскакал мимо жандармов, направлявшихся за ним в тюрьму, и достиг площади, где его ждал эшафот. Здесь он разглядел ту, что искал, прорвался к ней, схватил на руки, бросил позади себя на круп лошади и исчез под аплодисменты всего города. Люди, собравшиеся, чтобы полюбоваться на его казнь, радовались его побегу и спасению.

Таков был наш командир, сменивший моего брата, таков был тот, у кого я учился воинскому делу. Три месяца длилась моя бурная жизнь, я спал на шинели, с ружьем иод боком и пистолетами на поясе. Затем наступило перемирие. Я приехал в Париж, дав слово вернуться по первому зову. Я встретил вас и — простите мне мою откровенность — не мог не стремиться к новой встрече.

Я разыскал вас, но если по случайности вы обратили на меня внимание, то не могли не заметить мою глубочайшую грусть, мою задумчивость, я бы даже сказал, мое отвращение ко всяким развлечениям. Да и как могло быть иначе, когда я не принадлежал сам себе, а подчинялся власти роковой, абсолютной, не подлежащей обсуждению, когда меня могли убить или ранить во время очередного нападения на дилижанс или, хуже того, посадить за решетку. Разве мог я безмятежной юной девушке, цветущей в мире, с которым она живет в полном согласии, осмелиться сказать: «Я люблю вас, хотите ли вы взять в мужья человека, который поставил себя вне закона и почтет за счастье, если его настигнет пуля?»

Нет, я довольствовался тем, что видел вас, я пьянел от вашей красоты, я был там, где были вы, и молил, не смея надеяться, о чуде, о том, чтобы после перемирия наступил мир!

Наконец пять дней назад газеты сообщили о прибытии Кадудаля в Париж и о его встрече с первым консулом; и тем же вечером те же газеты писали, что бретонский генерал дал слово больше не выступать против Франции, если первый консул, со своей стороны, оставит в покое и его, и Бретань.

На следующий же день я получил от самого Кадудаля предписание. Вот что там было написано. Гектор достал из кармана письмо и начал читать:

«Считаю, что дальнейшие военные действия явятся бедой для Франции и бедствием для моей страны, и потому освобождаю вас от данной вами присяги. Я призову вас снова, если только французское правительство нарушит обещание, которое я принял как в ваших, так и в своих интересах.

Если же за этим соглашением стоит обман, мне снова потребуется ваша верная рука, и думаю, она меня не подведет.

Жорж Кадудаль».

Вообразите же себе мою радость. Я вновь вернул самого себя, которого отец и братья отдали на службу монархии, которой я не знал и о которой мог судить только по преданности моей семьи и по тем несчастьям, какими для нас эта преданность обернулась. Мне двадцать три года, у меня сто тысяч ливров ренты, я люблю и думаю, что любим, а потому дверь рая, которую охраняет ангел с огненным мечом, распахнулась для меня. О, Клер, Клер, теперь вы понимаете, почему я был так весел на бале у госпожи де Пермон. Я мог говорить с вами, я мог сказать, что люблю вас.

Клер молча опустила глаза. Это было почти признанием.

— То, о чем я рассказал, — продолжал Гектор, — происходило в далекой провинции, в Париже никто ничего не знал. Я мог бы утаить от вас правду, но это противно моей совести. Я захотел поведать вам всю мою жизнь и объяснить, какой рок заставил меня решиться на эту исповедь, ибо, если то, что я сделал, грех или даже преступление, я хочу получить прощение из ваших уст.

— О, дорогой Гектор! — немая страсть, которую Клер таила в своем сердце почти целый год, с криком вырвалась из ее груди. — О да, я прощаю вас, я отпускаю ваши грехи… — и, забыв о присутствии матери, Клер добавила: — Я люблю вас!

И она бросилась в его объятия.

— Клер! — вскричала г-жа де Сурди скорее изумленно, чем возмущенно.

— Мама! — от волнения Клер покраснела и чуть не лишилась чувств.

— Клер! — Гектор взял ее за руку. — Не забывайте, что все это я рассказал только вам, это наша тайна, я люблю только вас, и мне необходимо только ваше прощение. Помните об этом и поймите, что я начну жить по-настоящему, только если получу согласие вашей матери. Клер, вы сказали, что любите меня, так пусть наше счастье будет под защитой вашей любви.

И он вышел, никого больше не встретив, свободный и радостный, как только что помилованный узник.

Г-жа де Сурди с нетерпением ждала свою дочь. Неожиданный порыв Клер, то, как она упала в объятия молодого графа де Сент-Эрмина, показались ей, по меньшей мере, странными. Она хотела услышать объяснения, и объяснение было ясным и кратким. Девушка, встав перед матерью на колени, произнесла только три слова:

— Я люблю его!

Каждая эпоха неумолимо, как сила природы, по-своему замешивает людские характеры. И та эпоха дала потрясающие тому примеры: Шарлотта Корде и г-жа Ролан сказали, первая — Марату, вторая — Робеспьеру: «Я ненавижу вас», а Клер сказала Гектору: «Я люблю вас».

Ее мать привстала, усадила дочь рядом с собой и стала расспрашивать, но услышала в ответ только следующие слова: