Меня привезли в Аунхеймскую крепость на расстрел. Спасти меня может только чудо.
Я дал слово отцу отдать жизнь за то же дело, ради которого он умер, и вот теперь я умираю. Ты дал слово мне, настал твой черед. Если и ты погибнешь, Гектор отомстит за нас.
Помолись за меня на могиле нашей матери.
Поцелуй от меня Гектора.
Прощай.
Леон де Сент-Эрмин
P.S. Не знаю, как я отправлю тебе это письмо. Бог поможет».
Брат поцеловал письмо, дал мне поцеловать его и спрятал на груди. Затем он обратился к Шарлю:
— Ты сказал, что присутствовал при его казни?
— Да, — отвечал Шарль.
— Так расскажи мне, как это произошло, не упускай ни малейшей подробности.
— Все было очень просто, — сказал Шарль. — Я ехал из Страсбурга в генеральный штаб гражданина Пишегрю, в Ауэнхейм. Сразу за Сессенхеймом меня нагнал небольшой отряд пехотинцев, человек двадцать, ими командовал капитан на лошади. Пехотинцы шли двумя колоннами.
По середине дороги шел спешенный всадник, я понял это по шпорам на его сапогах. Он был закутан в белый плащ до пят, было видно только его молодое умное лицо, показавшееся мне знакомым. На голове — фуражирная шапка, ношение которой предписано во французской армии.
Капитан заметил меня, только когда между нами оставалось не больше фута. Я кажусь моложе своих лет, потому капитан и спросил:
— Куда ты спешишь, юный гражданин?
— Я иду в генеральный штаб гражданина Пишегрю. Далеко еще до него?
— Примерно двести шагов, — отвечал молодой человек в белом плаще. — В конце дороги, по которой мы идем, стоят первые дома Ауэнхейма.
Мне показалось странным, что он кивнул головой в ту сторону, вместо того, чтобы указать рукой.
— Благодарю, — ответил я, собираясь прибавить шагу, чтобы избавить его от моего общества, которое, как мне показалось, не доставляло ему удовольствия. Но он окликнул меня:
— Ради Бога, мой юный друг, если вы не слишком спешите, вам бы стоило замедлить шаг и пойти с нами. Я бы успел расспросить вас о доме.
— О каком доме? — спросил я.
— Ладно-ладно, — проговорил он, — разве вы не из Безансона или, на худой конец, из Франш-Конте?
Я с изумлением посмотрел на него. Его речь, лицо, манеры — все пробуждало во мне воспоминания детства. Без сомнения, я был раньше знаком с этим юношей.
— Ну, может быть, вы хотите сохранить инкогнито, — продолжал он, смеясь.
— Вовсе нет, гражданин, — ответил я. — Знаете, мне припомнился случай с Теофрастом. Его имя было Тиртам, это афиняне прозвали его «Божественным оратором». Однажды на базаре торговка фруктами угадала в нем уроженца Лесбоса, а ведь он уже лет пятьдесят как жил в Афинах.
— Вы весьма образованны, сударь, — сказал мой попутчик. — В наше время это роскошь.
— Что вы, — отвечал я. — Вот генерал Пишегрю, к которому я направляюсь, действительно весьма образованный человек. У меня есть к нему рекомендательные письма, и я надеюсь получить у него место секретаря. А ты, гражданин, — спросил я, подталкиваемый любопытством, — ты тоже служишь в армии?
Он засмеялся.
— Не совсем, — ответил он.
— Тогда, — продолжал я, — ты как-то связан с командованием?
— Связан, — повторил он, смеясь. — Да, черт побери, вы нашли точное слово, дорогой мой. Я не только связан с командованием, я связан сам с собой.
— Послушайте, — сказал я ему, понижая голос, — вы говорите мне «вы» и «сударь», и довольно громко. Неужели вы не боитесь потерять место?
— Слышите, капитан? — расхохотавшись, воскликнул молодой человек в белом плаще. — Этот юный гражданин опасается, как бы я не потерял место, потому что я обращаюсь к нему на «вы» и называю его сударем. Не знаете ли вы кого-нибудь, кто хотел бы поменяться со мной местом? Почту за честь уступить его!
— Бедолага! — пробормотал капитан, пожимая плечами.
— Скажите, молодой человек, — снова обратился ко мне мой попутчик, — если вы из Безансона… Вы ведь оттуда?
Я кивнул.
— Вы должны знать семью Сент-Эрмин.
— Да, — ответил я, — вдова с тремя сыновьями.
— С тремя сыновьями, совершенно верно, — сказал он и добавил со вздохом: — Пока их в самом деле трое. Благодарю. Как давно вы уехали из Безансона?
— Семь-восемь дней назад, не больше.
— Может быть, вы знаете последние новости?
— Да, но грустные.
— Говорите же.
— Накануне моего отъезда мы с отцом были на похоронах графини.
— О! — сказал молодой человек, подняв глаза к небу, — графиня умерла!
— Да!
— Тем лучше!
И он снова посмотрел на небо, из глаз его скатились слезы.
— Как — тем лучше? — воскликнул я. — Ведь это была святая женщина!
— Еще одна причина, — отвечал молодой человек. — Не лучше ли умереть от болезни, чем от горя, узнав, что сына расстреляли.
— Как, — вскричал я, — граф де Сент-Эрмин расстрелян?
— Нет еще, но скоро будет.
— Когда же?
— Когда мы прибудем в Ауэнхеймскую крепость.
— Граф де Сент-Эрмин там?
— Нет, но его туда ведут.
— И его расстреляют?
— Да, как только я туда приду.
— Вы командуете расстрелом?
— Нет, но я отдам приказ стрелять. В этом не отказывают солдату, которого взяли в плен с оружием в руках, даже если он эмигрант.
— Боже мой! — воскликнул я в страхе. — Неужели…
Молодой человек расхохотался.
— Вот почему я смеялся, когда вы советовали мне быть осторожней. Вот почему я готов предложить мое место любому, кто пожелает, и не боюсь его потерять, и, как вы выразились, я связан!
И, передернув плечами, он распахнул плащ, чтобы показать мне свои связанные руки.
— Значит, вы, — начал я с ужасом, — и есть…
— Граф де Сент-Эрмин, молодой человек. Вы видите, я был прав, когда сказал, что моя мать хорошо сделала, что умерла.
— Боже мой! — воскликнул я.
— К счастью, — продолжал граф, стиснув зубы, — мои братья живы…
— Да, — вскричали мы в один голос, — и мы отомстим!
— Значит, это вашего брата вели на расстрел? — спросила м-ль де Сурди.
— Да, — ответил Гектор. — Не пора ли мне остановиться или вы желаете узнать, как он погиб? Эти подробности, каждое слово Шарля заставляли учащенно биться наши сердца, но для вас они не так уж важны, ведь вы не знали бедного Леона.