Палач дрожал как лист.
«Идите сюда, друг мой, — сказал я ему, — и не бойтесь ничего».
Он нерешительно подошел.
«Что вам от меня нужно?» — спросил он.
«Надо вернуть этот труп на место».
«Никогда. Хорошенькое дело! Чтобы он еще раз повесил меня!»
«Не бойтесь, мой друг, я ручаюсь за все».
«Но, господин аббат! Господин аббат!»
«Идите, говорю вам».
Он сделал еще шаг вперед.
«Гм, — пробормотал он, — я боюсь».
«И вы ошибаетесь, мой друг. Пока на его теле образок, вам нечего бояться».
«Почему?»
«Потому что демон уже не будет иметь власти над ним. Этот образок охранял его, а вы его сняли; и тут же демон, который раньше направлял его ко злу и которого отгонял от жертвы добрый ангел, снова вселился в тело; вы видели, что натворил этот демон».
«Но стон, что мы только сейчас слышали?»
«Это застонал демон, когда почувствовал, что добыча ускользает от него».
«Так, — сказал палач, — это действительно возможно!»
«Это так и есть».
«Ну так я повешу разбойника опять на его крюк».
«Повесьте. Правосудие должно быть совершено; приговор должен быть исполнен».
Бедняга еще колебался.
«Ничего не бойтесь, — сказал я ему, — я за все отвечаю».
«Все равно, — ответил палач, — не теряйте меня из виду и при малейшем моем крике спешите ко мне на помощь».
«Будьте спокойны».
Он подошел к трупу, поднял его тихонько за плечи и потащил к лестнице, говоря:
«Не бойся, Артифаль, я не возьму у тебя образок. Вы не теряете нас из виду, господин аббат, не правда ли?»
«Нет, мой друг, будьте спокойны».
«Я не возьму у тебя образок, — продолжал самым миролюбивым тоном палач, — нет, не беспокойся; как ты хотел, так тебя с ним и похоронят. Он вправду не шевелится, господин аббат?»
«Вы же видите».
«Тебя с ним похоронят; а пока что я тебя возвращу на твое место согласно желанию господина аббата, а не по своей воле, ты понимаешь?..»
«Да, да, — сказал я ему, невольно улыбаясь, — но поторапливайтесь».
«Слава Богу! Кончено!» — сказал он, выпуская тело, которое он прикрепил на крюк, и соскакивая на землю одним прыжком.
Тело закачалось в пространстве, безжизненное и окоченевшее.
Я стал на колени и приступил к молитвам, о чем меня просил Артифаль. «Господин аббат, — сказал палач, становясь рядом со мной на колени, — не согласитесь ли вы произносить молитвы громко и медленно, так, чтобы я мог повторять за вами?»
«Как, несчастный! Неужели ты их забыл?»
«Мне кажется, что я никогда их не знал».
Я прочел пять раз «Pater» и пять раз «Ave», и палач добросовестно повторял их за мной.
Покончив с молитвами, я встал.
«Артифаль, — тихо сказал я казненному, — я сделал все что мог для спасения твоей души и передаю тебя под покровительство Божьей Матери».
«Аминь!» — сказал мой товарищ.
В эту минуту луч луны, подобный серебристому водопаду, осветил тело. На церкви Божьей Матери пробило полночь.
«Пойдем, — сказал я палачу, — больше нам здесь нечего делать».
«Господин аббат, — сказал бедняга, — не будьте ли так добры оказать мне последнюю милость?»
«Какую?»
«Проводите меня домой. Пока дверь не захлопнется за мной и не отделит меня от этого разбойника, я не буду спокоен».
«Идем, мой друг».
Мы ушли с эспланады, причем мой попутчик каждые десять шагов оборачивался, чтобы убедиться, висит ли повешенный на своем месте.
Ничто не изменилось.
Мы вернулись в город. Я проводил своего спутника до его дома и подождал, пока он зажег в доме огонь; затем он запер за мной дверь и уже через дверь простился со мной и поблагодарил меня. В самом спокойном состоянии тела и души я вернулся домой.
На другой день, когда я проснулся, мне сказали, что в столовой меня ждет жена вора.
Лицо ее было спокойным и почти радостным.
«Господин аббат, — сказала она, — я пришла поблагодарить вас. Вчера, когда пробило полночь на церкви Божьей Матери, ко мне явился мой муж и сказал мне: „Завтра утром отправляйся к аббату Мулю и скажи ему, что милостью его и Божьей Матери я спасен“.
XI. ВОЛОСЯНОЙ БРАСЛЕТ
— Мой милый аббат, — сказал Альет, — я питаю глубочайшее уважение к вам и глубочайшее почтение к Казоту. Я вполне допускаю влияние злого гения, о котором вы говорили; но вы забываете нечто, чему я сам служу примером, — то, что смерть не убивает жизнь; смерть — всего лишь способ трансформации человеческого тела; смерть убивает память, вот и все. Если бы память не умирала, каждый помнил бы все переселения своей души от сотворения мира до наших дней. Философский камень не что иное, как эта тайна; эту тайну открыл Пифагор, и ее же вновь открыли граф Сен-Жермен и Калиостро; этой тайной, в свою очередь, обладаю я. Мое тело может умереть, я точно помню, что оно умирало четыре или пять раз, и даже если я говорю, что мое тело умрет, я ошибаюсь. Существуют некие тела, которые не умирают, и я одно из таких тел.
— Господин Альет, — сказал доктор, — можете ли вы заранее дать мне позволение?..
— Какое?
— Вскрыть вашу могилу через месяц после вашей смерти.
— Через месяц, через два месяца, через год, через десять лет — когда вам угодно, доктор; но только примите предосторожности… так как ущерб, что вы причините моему трупу, мог бы повредить другому телу, в которое вселилась бы моя душа.
— Итак, вы верите в эту нелепость?
— Я вознагражден за эту веру: я видел.
— Что вы видели? Вы видели живым одного из таких мертвецов?
— Да.
— Ну, господин Альет, так как все уже рассказывали свою историю, расскажите и вы свою. Было бы любопытно, если бы она оказалась самой правдоподобной.
— Правдоподобна она или нет, но я ее расскажу. Я ехал из Страсбура на воды Лейка. Вы знаете эту дорогу, доктор?
— Нет; но это не важно, продолжайте.
— Итак, я ехал из Страсбура на воды Лейка и, конечно, проезжал через Базель, где мне предстояло покинуть общественный экипаж и нанять частный.
Остановившись в гостинице «Корона» — мне ее рекомендовали, — я осведомился об экипаже и вознице и просил хозяина узнать, не едет ли кто-нибудь по той же дороге. В случае если попутчик найдется, я поручил предложить такому человеку совместную поездку, так как от этого она была бы более приятна и стоила бы дешевле.