— Следуйте моим указаниям, — сказал Гризье, — и вы отделаетесь несколькими царапинами.
Затем, повернувшись к секундантам, он произнес:
— Господа, ваше дело — прекратить бой, как только вы сочтете, что он может закончиться достойно.
Ален предложил учителю фехтования деньги.
— Сударь, — ответил тот, — я даю вам эти уроки бесплатно или, по крайней мере, не обязываю вас платить, пока вы не вернетесь с дуэли.
Ален взял руку мастера и крепко пожал ее.
— Прекрасная хватка! — воскликнул Гризье. — Какая досада, что с подобной хваткой вас не начали учить фехтованию в десять — двенадцать лет.
Выйдя от Гризье, Ален Монпле приобрел пару шпаг в магазине Девима. Девим, будучи превосходным фехтовальщиком, придал этому оружию, обычно именуемому колишемардой, замысловатый изгиб и снабдил его рукоятку защитной чашкой.
Один лишь факт обладания подобным оружием свидетельствовал о том, что их владелец умеет обращаться с ним.
Вернувшись домой, Ален Монпле встал перед зеркалом в боевую позицию и остался весьма доволен собой.
На следующий день, в восемь часов утра, он уже был на ногах в ожидании своих секундантов.
Они прибыли с опозданием и привезли с собой юного студента-хирурга — знакомого своих друзей.
Без четверти девять Монпле, двое его секундантов и молодой хирург вступили на аллею Ла-Мюэтт.
Дуэль, как уже было сказано, была назначена на девять часов.
Без пяти девять в конце аллеи показался экипаж.
Он быстро приближался.
Из экипажа вышли трое молодых людей.
Это были г-н Эктор де Равенн и два его секунданта, явившихся накануне к Алену Монпле от имени своего друга.
Секунданты и противники учтиво раскланялись.
Затем секунданты сошлись, осмотрели шпаги дуэлянтов, признали их подходящими и подбросили в воздух луидор, чтобы выяснить, чье оружие первым будет пущено в ход.
Право выбора было предоставлено секундантам Алена Монпле.
Разумеется, они выбрали шпаги, приобретенные накануне у Девима.
Один из секундантов поднес их барону с перекрещенными клинками.
Эктор де Равенн взял одну из шпаг; другую же вручили Алену Монпле. Барон приставил оружие к своему сапогу и взмахнул клинком, рассекая
воздух.
Затем он заявил, обращаясь к своим секундантам:
— Какое превосходное оружие, оно изготовлено на редкость искусно: я считаю, что оно лучше моих шпаг.
— В таком случае окажите мне честь, господин барон, — произнес Ален Монпле, — прежде чем мы узнаем, как каждый из нас распорядится этим оружием, примите обе эти шпаги в подарок.
Барон молча поклонился в ответ. Воспоминание о пощечине, полученной им от Монпле, все еще сильно удручало его, и он не считал себя обязанным рассыпаться перед противником в любезностях.
После того как дуэлянты были самым тщательным образом поставлены в одинаково выгодные позиции по отношению к местности и солнцу, один из секундантов скрестил концы обеих шпаг, сделал шаг назад и сказал:
— Начинайте, господа!
Противники приняли положение «к бою».
Ален Монпле, помнивший наставления своего учителя, встал в позицию столь уверенно, словно он был не менее первоклассным фехтовальщиком, чем барон де Равенн.
Как и предсказывал Гризье, эта классическая поза погубила его.
Барон де Равенн отступил назад.
— Черт возьми! — воскликнул он, обращаясь к своим секундантам. — Почему вы сказали мне, что этот господин никогда не держал шпаги? Он защищается, как святой Георгий!
Затем, снова вставая в позицию, он заявил:
— Это сулит ему неприятности: я собирался только ранить его, а теперь мне придется его убить.
Послышался звон металла; все смотрели, как шпага барона крадется, словно уж, подбираясь к противнику; не давая ему опомниться, Эктор де Равенн согнулся, сделал выпад и выпрямился быстрее молнии, вспыхивающей и гаснущей на небе.
Рубаха Алена Монпле обагрилась кровью; некоторое время он держался на ногах, и казалось, что один-единственный удар был не в состоянии повергнуть силача на землю. Но в конце концов он зашатался, вытянул руки, уронил шпагу, на его губах выступила красноватая пена, и он рухнул на землю, подобно могучему дубу, срубленному под корень топором дровосека.
Секунданты смотрели на падение юноши с волнением, которое неизменно вызывает подобное зрелище.
Обернувшись к четырем секундантам, барон спросил:
— Господа, я вел себя как человек чести?
— Да, — ответили четверо секундантов в один голос.
— Мог ли я поступить иначе в силу нанесенного мне оскорбления?
— Нет, — последовал столь же единодушный ответ.
— В таком случае, я надеюсь, что пролитая кровь останется на совести виновника этой ссоры.
Секунданты сделали знак, говоривший о том, что это пожелание, очевидно, уже исполнилось; барон сел в экипаж вместе со своими секундантами, оставляя неподвижного, как труп, Алена на попечении двух его друзей и молодого врача.
IV. ВЗЯТЬ РЕВАНШ ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ УЛАДИТЬ СВОИ ДЕЛА
Между тем Ален не умер.
Клинок шпаги наткнулся на ребро и слегка отклонился в сторону.
Пройдя сквозь грудные мышцы, он задел край правого легкого и вышел наружу под лопаткой. Это был прекрасный удар — четкий и прямой, но отнюдь не смертельный.
Однако раненый задыхался.
Следовало опасаться кровотечения.
Молодой доктор приподнял рукав Алена, обнажил его богатырскую руку и широко вскрыл ему вену, чтобы произвести обильное кровопускание.
Ален открыл глаза и стал дышать легче.
Но, как только он попытался пошевелиться, силы его покинули и он снова потерял сознание.
Рядом находился Мадридский павильон, и раненого отнесли туда.
В этом павильоне жил смотритель; он привык к таким визитам и в подобных случаях всегда готов был предоставить нуждающимся комнату.
Это приносило славному малому дополнительный доход.
К счастью, комната была свободной — последняя дуэль состоялась поблизости от павильона неделю назад, и раненый скончался тогда по истечении четверти часа.
Постель застелили чистым бельем и положили на нее Монпле.
Студент-хирург, у которого еще не было пациентов, мог всецело посвятить себя раненому.