— Ах, Боже, каким же болваном я был! Ведь и впрямь в особняке де Майи я разузнаю обо всем.
Вот только между улицей Монтион и особняком де Майи пролегают сто двадцать льё.
Как Баньеру одолеть это расстояние?
Похоже, этот вопрос нимало не беспокоил нашего драгуна: быстрым шагом, с почти что спокойным лицом он направился к своей казарме.
Он прибыл в ту самую минуту, когда там начинались конные учения. Капрал-наставник ждал его, покусывая свои усы и держа в руке длинный манежный бич.
Ему очень хотелось поворчать, согласно своему обыкновению, однако, бросив беглый взгляд на часы, он убедился, что Баньер прибыл на минуту раньше, а не позже назначенного срока.
Сказать тут было нечего.
— Ну-ка, — окликнул капрал, — иди сюда, приятель!
— Вот он я, капрал.
— Тебе уже случалось садиться на лошадь?
— Никогда.
— Тем лучше, — объявил капрал. — Значит, у тебя нет дурных привычек. Почему Баньер, который известен нам как неплохой наездник, сказал, что ни разу в жизни не садился верхом?
Несомненно, у него были свои причины, чтобы солгать. Баньер был свободен от тех вечных укоров совести, что так осложняли жизнь Шанмеле, вися путами на его ногах.
Лошади стояли тут же.
— Подведите сначала рысака, — распорядился капрал. Затем, повернувшись к Баньеру, он пояснил:
— Понимаешь, приятель, ты сперва поездишь на рысаке, потом на скакуне, а затем — на лошади, умеющей брать барьеры.
— А почему бы нам не начать сразу со скакуна? — поинтересовался Баньер, которому, похоже, не терпелось.
— Э, да потому, что надо сперва проехаться рысью, а уж потом пускаться в галоп, — пояснил капрал.
— Справедливо, — отозвался Баньер. — А этот самый, которого вы называете скакуном, он что, так любит пускаться в галоп?
— Несется как ветер.
— И долго?
— Если его не загонять, можно делать по двадцать льё за четыре часа.
— Черт! — усмехнулся Баньер. — Так уж, видно, капрал, когда залезешь на него, только держись покрепче?
— Ну, коли всадник и свалится, тоже не беда, — заметил капрал, — конь тогда сразу остановится.
— Приятно слышать, — сказал Баньер. — Что ж, капрал, давайте сюда вашего рысака.
— Э, черт возьми, приятель! Ну ты и торопыга!
— Видите ли, капрал, дело в том, что я настолько же обожаю воинские учения, насколько ненавижу службу у иезуитов.
— Ну-ну, — проворчал капрал, — теперь вижу, что я зря имел предубеждение на твой счет; со временем и при такой охоте из тебя что-нибудь да выйдет.
— Будем надеяться, черт возьми! — отвечал Баньер. Капрал подал знак; рысака подвели, капрал показал Баньеру, как подбирать поводья, как левой рукой вцепляться в гриву и как следует в три приема вскакивать в седло.
Мы говорим «следует», потому что, выполнив эти три приема, Баньер в седле отнюдь не оказался.
Очутившись наверху, он на мгновение прижался животом к седлу, напрасно размахивая правой рукой и правой ногой, почти как тот, кто на суше, лежа на ремнях, обучается движениям пловца, после чего под громкий хохот своих товарищей свалился на землю.
— Начнем заново! — сурово скомандовал капрал. Баньер повторил, причем на этот раз преуспел больше.
После нескольких минут отчаянных усилий он, наконец, опустился в седло.
— Уже лучше, — заметил капрал, — но повторим еще разок, чтобы уж было совсем хорошо.
— Повторим, — мужественно согласился Баньер, — я ведь, капрал, похож на вас, тут для меня вопрос самолюбия, клянусь честью!
Его товарищи, наблюдавшие за ходом урока, опять разразились смехом.
— А ну, тихо! — прикрикнул капрал. — У этого бедного парня, по крайней мере, есть желание, — прибавил он, а я, похоже, не мог бы утверждать то же самое по отношению ко всем вам.
Итак, третью попытку Баньер произвел в глубочайшей тишине, причем на сей раз, заметим, попытка закончилась, к его чести, довольно успешно.
— Ага! — закричал он с торжеством, взгромоздившись в седло. — Вот я и здесь, капрал!
— Отлично, драгун, — похвалил его тот, — а теперь поверните носок сапога внутрь, сожмите седло коленями; колени, драгун, это точка опоры всадника; чувствуешь, мой мальчик?
— Мне кажется, да, капрал, — отвечал Баньер.
— Ну, тогда вперед, гоп!
И он вытянул лошадь бичом, отчего та, подтверждая данное ей определение, в ту же минуту взяла с места крупной рысью.
Хотя Баньер, как мы уже говорили, был весьма неплохим наездником, рысь лошади, на которую он сел, отличалась одним примечательным свойством: она была настолько резкой, что при каждом шаге животного все, кто стояли в строю, могли видеть небо в просвете между седалищем всадника и седлом.
Ему было вздумалось привстать на английский лад, то есть утвердиться на стременах, но он сообразил, что это значило бы выдать себя, и предоставил жеребцу трясти его, словно мешок с орехами, заваливая то вправо, то влево.
Однако внезапно ему пришло на ум, что если он перестарается, уж слишком предаваясь подобной качке, то занятие по галопированию, пожалуй, перенесут на завтра, а коль скоро ему не терпелось с рысака пересесть на скакуна, он мало-помалу восстановил равновесие, так что под конец уже трусил рысью достаточно сносно, чтобы заслужить поощрение от своего капрала, и тот наконец произнес слова, которых Баньер ждал так долго:
— Очень хорошо! А теперь приведите скакуна. Баньер уже готов был одним прыжком соскочить со своей лошади, однако подумал, что это было бы неосторожностью не менее предосудительной, чем та, которой он только что избежал, и постарался сползти с ее спины так неуклюже, как только мог.
— Э-э! — протянул капрал, отчасти утратив только что приобретенное уважение к Баньеру. — В следующий раз, дружище, надо бы вам спешиться малость половчее.
— Вам угодно, капрал, чтобы я попробовал еще раз? — наисмиреннейшим тоном осведомился Баньер.
— Нет, не стоит труда, мы займемся этим завтра. Скакуна!
Подвели скакуна. Это была породистая лошадь с тонкими ногами и стальными подколенками.
Она протянул к Баньеру свою изящную, умную морду, как будто почуяв что-то, и заржала.
— Ладно, — прошептал Баньер, — ладно, ты у меня сейчас заржешь.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал капрал, — не будем терять время! На коня, и поглядим, удастся ли тебе взобраться на этого получше, чем ты слез с того.
— О! Взобраться — это пустяки, — отозвался Баньер. — Вот сами сейчас увидите, капрал.