Олимпия Клевская - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 206

Пока достойный лакей отсутствовал, король перебирал в памяти все нравоучения, слышанные им от своего наставника, от придворных моралистов и от покойного монарха, а поскольку в тот вечер их поучительные выводы наиприятнейшим образом соответствовали его умонастроению, король был склонен думать, что руководствоваться ими отрадно.

Ему до того не терпелось отправиться к жене, что он уже собственноручно положил на подушку свою шпагу, которую камердинер согласно этикету должен был класть между стеной и ложем в опочивальне королевы, но тут вдруг Башелье вошел с таким потрясенным видом, что король, будь он склонен к подозрительности, тут же понял бы, что тот несколько переигрывает.

Людовик XV был уже готов идти.

— Что случилось? — спросил он, задержавшись на пороге.

— Ах, государь, останьтесь у себя! — отвечал Башелье.

— Да что такое?

— Государь, королева…

— Королеве нездоровится?

— Нет, государь; по крайней мере ее величество ничего такого не говорили, да и я этого не думаю.

— Вы ее сами видели?

— Да, государь, и цвет лица у ее величества был великолепный, но…

— Так что же?

— Ее величество приказали передать королю, что сегодня вечером они желают побыть в одиночестве.

Изумленный, Людовик устремил на камердинера свои большие голубые глазами.

Королеве далеко не всегда удавалось скрыть отвращение к ночным визитам супруга, но еще никогда она не отказывалась принять его.

Людовик XV был этим так ошеломлен, что, онемев, он застыл на месте.

— Как это странно, не правда ли, государь? — сказал Башелье.

— Действительно, весьма, — промолвил юный король, весь красный от досады и гнева.

— Настолько странно, — продолжал лакей, — что я позволил себе попросить королеву это повторить, как будто бы я не совсем понял.

— И она это повторила?

— Как нельзя более ясно.

— Башелье, — сказал Людовик XV, — королева, верно, больна.

— Нет, государь; но сдается мне, у королевы свои идеи.

— Что ты называешь ее идеями, Башелье?

— Позволит ли ваше величество мне, вашему верному и преданному слуге, высказать всю правду?

— Говори, мой добрый Башелье, говори… тем более что я и сам прекрасно знаю: ее величество, будучи, кроме всего прочего, холодной по натуре и темпераменту, еще и воображает, будто ублажать своего мужа — занятие, противное Небесам. Не правда ли, Башелье, ты именно это хотел сказать?

— О! Отчасти да, государь, признаюсь.

— Это простительно, Башелье. Господь превыше всего.

— О государь!

Тут на губах Башелье мелькнула легкая улыбка, которую даже сам Вольтер признал бы в достаточной мере безбожной.

Король заметил эту улыбку, и она навела его на размышления.

— Говори, — приказал он.

— Государь, то, что отметили ваше величество, наполовину справедливо, и темперамент у королевы вправду очень холодный. О! Иного и помыслить нельзя…

— Как это иного нельзя помыслить? — удивился король, сбитый с толку намеком Башелье.

— Да, государь, потому что любая другая женщина, будь она замужем за королем, да еще таким, как вы, то есть красивым юношей, который весь так и сияет молодостью, так и бурлит, переполненный силой и страстью…

Король снова покраснел, на этот раз от удовольствия и вожделения.

— В конце концов, — промолвил он со вздохом, — королева не то, что эта любая другая женщина, вот и все. Что ты хочешь, Башелье, вот такая беда.

И он снова вздохнул.

Башелье почувствовал, какую пустоту в укладе жизни короля несут последствия этой ночи.

Он не успокаивался, так как решил использовать возможность, которая по воле обстоятельств представилась ему.

— Это не важно! — заявил он. — Главное, что король несчастлив, и как же не прав был один мой знакомый офицерик из гвардии, когда он говорил, что счастлив, как король!

— А почему он это говорил? — спросил Людовик XV.

— Потому что, когда этот парень возвращался из Поршерона или из Сен-Манде, его ждала пара пухленьких ручек, распростертых для объятия.

Людовик XV нахмурил брови.

— И видите ли, государь, — продолжал Башелье, — что бы там святые отцы ни проповедовали, а молодость есть молодость, то есть золотое времечко, которое для королей проходит так же быстро, как и для всех прочих смертных.

Истина эта была столь неоспорима, что Людовик, обескураженный до глубины души, рухнул в кресло.

— Что делает ваше величество? — осведомился Башелье после нескольких минут молчания.

— Мое величество скучает, Башелье, — мрачно отозвался король.

Потом, поднявшись с места, он объявил:

— Но я не вечно буду скучать, Башелье, обещаю тебе.

— Ах, государь! Это вы доброе слово сказали.

— Значит, вы уверены, Башелье, что королева вовсе не больна?

— О государь, благодарение Создателю, в этом я готов поклясться, а впрочем, здесь есть врачи, они могут успокоить тревоги вашего величества, если есть в том нужда.

— Отлично. Башелье, поскольку королева отказывается исполнять долг [55] , с сегодняшнего дня вы больше не будете приносить мои туалетные принадлежности в ее покои.

Как только камердинер помог королю лечь в кровать и и проследил, как справляется со своими обязанностями дежурный, он тотчас ускользнул и, сияя, помчался к г-ну де Ришелье, спеша сообщить ему эту благую весть.

Так по вине каприза, вялости и недомыслия королевы, женщины не в меру честной, одна-единственная фраза изменила лицо всего царствования и судьбы Франции.

На следующий день утром, после довольно скверной ночи, проведенной на своем одиноком ложе, Людовик XV заметил среди придворных, собравшихся к его пробуждению, герцога де Ришелье.

Король был угрюм.

Если уж любое частное лицо, плохо выспавшись, оказывается не духе, то у короля на это еще больше оснований.

Он отказался ехать на охоту, отказался от утреннего концерта и к мессе отправился с самым рассеянным видом.

Поел король совсем мало и без удовольствия.

Но зато он много брюзжал.