Жорж - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 17

— Антонио-малаец! Уа, уа, Антонио!

Только два или три негра вздрогнули и приподнялись с земли, опираясь на локоть, это были мальгаши, йокофы, занзибарцы, которые в молодости слышали такой же свист и не забыли его.

Один из них, молодой негр, встал; если бы не темный цвет его лица, его можно было бы принять за белого; шум нарушил его раздумья, посмотрев, что происходит, он вновь улегся, пробормотав с презрением:

— Э, Антонио-малаец!

Антонио в три прыжка очутился в центре круга; потом, перепрыгнув через очаг, уселся с другой стороны, поджав свои длинные ноги, как сидят портные.

— Антонио, песню! Спой песню! — закричали все.

Но Антонио делал вид, что не слышит, и на самые настойчивые просьбы упрямо молчал. Наконец один из тех, кто сидел ближе всех к нему, хлопнул его по плечу:

— Что с тобой, малаец, ты мертв?

— Нет, — ответил Антонио, — я живой.

— А что ты делаешь?

— Я думаю.

— О чем?

— Я думаю, что время берлока — хорошее время. Когда бог гасит солнце и настает час любимых занятий, каждый работает с удовольствием, потому что каждый работает для себя; правда, есть и лентяи, которые курят и теряют время, как, например, ты, Тукал, или лакомки, забавляющиеся тем, что жарят бананы, вроде тебя, Камбеба. Но, как я уже сказал, некоторые работают. Ты, Кастор, делаешь стулья, ты, Боном, — деревянные ложки, ты, Назим, лелеешь свою лень.

— Назим делает что хочет, — ответил негр. — Назим — Олень Анжуана, а Лайза — Лев Анжуана, а в то, что делают львы и олени, змеям нечего совать нос.

Некоторое время продолжал звучать пронзительный голос молодого раба. Затем вновь заговорил малаец:

— Я уже сказал вам, что вечер — хорошее время, но, чтобы работа не была утомительной для тебя, Кастор, и для тебя, Боном, чтобы дым табака был тебе приятен, Тукал, чтобы ты не заснул, пока жарится твой банан, Камбеба, нужен рассказчик, знающий увлекательные истории.

— Это правда, — сказал Кастор, — Антонио знает забавные анекдоты и поет занятные песни.

— Но если Антонио не поет песни и ничего не рассказывает, — продолжал малаец, — что тогда происходит? Да мы спим — устали за целую неделю работать. Ты, Кастор, перестаешь мастерить бамбуковые стулья. Ты, Боном, не делаешь деревянных ложек, у тебя, Тукал, гаснет трубка, а у тебя, Камбеба, сгорает банан, не правда ли?

— Правда, — хором ответили все, а не только те рабы, кого назвал Антонио. Лишь Назим хранил презрительное молчание.

— Тогда вы должны быть благодарны тому, кто рассказывает интересные истории, чтобы вы не заснули, и поет забавные песни, чтобы рассмешить вас.

— Благодарим, Антонио, спасибо! — благодарили все.

— Кроме Антонио, кто может рассказать вам что-нибудь?

— Лайза, Лайза тоже знает очень интересные истории.

— Да, но его истории наводят на вас ужас.

— Это правда, — ответили негры.

— А кроме Антонио, кто может спеть вам песни?

— Назим, Назим знает очень трогательные песни.

— Да, но от его песен вы плачете.

— Это правда, — сказали негры.

— Значите один лишь Антонио знает песни и анекдоты, которые вас смешат.

— Это тоже правда, — отвечали негры.

— Значит, благодаря мне вы развлекаетесь за работой, получаете удовольствие и не спите, пока жарятся ваши бананы. А так как я не могу делать ничего, потому что жертвую собой для вас, было бы справедливо, чтобы за мои труды мне что-нибудь дали.

Справедливость этого замечания поразила всех; однако же долг историка говорить только правду заставляет нас признать, что лишь несколько голосов, вырвавшихся из самых чистых сердец, ответили согласием.

— Так, значит, — продолжал Антонио, — будет справедливо, если Тукал даст мне немного табаку, чтобы я мог курить его в своей хижине, не так ли, Камбеба?

— Справедливо, — вскричал Камбеба в восторге от того, что контрибуцией облагался не он, а кто-то другой.

И Тукалу пришлось разделить свой табак с Антонио.

— Теперь, — продолжал Антонио, — я потерял свою деревянную ложку. У меня нет денег, чтобы купить ложку, ведь, вместо того чтобы работать, я пел песни и рассказывал вам истории: было бы справедливо, если бы Боном дал мне ложку, чтобы я мог есть суп. Правда, Тукал?

— Справедливо! — воскликнул Тукал в восхищении от того, что Антонио соберет налог не только с него. И Антонио протянул руку к Боному, который вручил ему ложку.

— Теперь у меня есть табак, — продолжал Антонио, — и есть ложка, чтобы хлебать суп, но у меня нет денег, чтобы купить мясо для бульона. Поэтому будет справедливо, если Кастор отдаст мне табурет, который он мастерит, чтобы я продал его на базаре и купил говядины, не так ли, Тукал, не так ли, Боном, не так ли, Камбеба?

— Правильно, — в один голос вскричали Тукал, Боном и Камбеба. — Правильно! — И Антонио, наполовину с его согласия, наполовину силой, вытащил табурет из рук Кастоpa, когда тот только что приколотил к нему последний кусок бамбука.

— Теперь, — продолжал Антонио, — я расскажу вам историю, но будет справедливо, если я съем что-нибудь и наберусь сил, не так ли, Тукал? Не так ли, Боном? Не так ли, Кастор?

— Да, да, — в один голос ответили уплатившие подать.

Тут испугался Камбеба.

— Но мне нечего положить на зубок, — сказал Антонио, показав свои челюсти, сильные, как у волка. Камбеба почувствовал, что волосы у него встали дыбом, и машинально протянул руку к очагу.

— Значит, будет справедливо, — продолжал Антонио, — если Камбеба даст мне банан, как вы думаете?

— Да, да, так будет справедливо, — крикнули в один голос Тукал, Боном и Кастор, — да, справедливо, банан, Камбеба. — И все голоса подхватили хором:

— Банан, Камбеба!

Несчастный Камбеба с растерянным видом посмотрел на сборище негров и бросился к очагу, чтобы спасти свой банан, но Антонио остановил его, крюком схватил веревку и зацепил пояс Камбебы. Камбеба вдруг почувствовал, что его отрывают от земли и под улюлюканье всей компании он поднимается к небу. Примерно на высоте десяти футов Камбеба повис, судорожно протягивая руки к злосчастному банану, отнять который у врага теперь не было никакой возможности.

— Браво, Антонио, браво, Антонио! — закричали все присутствующие, изнемогая от хохота, в то время как Антонио, отныне полновластный хозяин банана, вокруг которого завязался спор, осторожно раздул золу и вытащил дымящийся банан, в меру поджаренный и потрескивающий так, что у зрителей потекли слюнки.

— Мой банан, мой банан, — воскликнул Камбеба с глубоким отчаянием в голосе.

— Вот он, — сказал Антонио, показав банан Камбебе.