Полина - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 23

Вы поймете, что подобное открытие нисколько не могло уменьшить моего ужаса. Я подняла свечу над лестницей и увидела, что она углубляется отвесно. С минуту я имела намерение осмотреть ее, даже поднялась на первые две ступеньки, но на большее у меня недостало духу. Я вернулась в библиотеку, заперла дверь, которая затворилась так плотно, что даже я, уверенная в ее существовании, не могла увидеть щелочек, отделявших ее от стены, и положила книгу на прежнее место, боясь, чтобы не заметили, что до нее дотрагивались. Я еще не знала, кого интересовал этот секрет. Взяв наудачу другое сочинение, я возвратилась в свою комнату, заперла на засов дверь, выходившую в библиотеку, и села опять к огню.

Неожиданные происшествия приобретают или теряют свою важность от расположения ума, печального или веселого, или от обстоятельств, в которых мы находимся. Конечно, ничего особенного нет в потайной двери в библиотеке и круглой лестнице в толще стены, но когда вы открываете эту дверь на эту лестницу ночью, в уединенном замке, где живете одни и без защиты, а этот замок находится в местности, по которой каждый день расползаются слухи о новом грабеже или убийстве, когда с некоторого времени вы окружены какой-то тайной, когда гибельные предчувствия двадцать раз приводят в смертельный трепет ваше сердце, тогда все делается если не действительностью, то, по крайней мере, призраком и привидением, а кто не знает, что неизвестная опасность в тысячу раз страшнее и ужаснее видимой и существенной.

Тогда-то я стала сожалеть, что отпустила свою горничную. Ужас — чувство столь малорассудительное, что он возбуждается или уменьшается без всяких побудительных причин. Существо самое слабое — собачка, которая ласкается к нам, дитя, которое нам улыбается, — оба они, хотя не могут защитить нас, в этом случае служат опорой для сердца, если не оружием для рук. Если бы со мной была эта девушка, не оставлявшая меня в продолжение пяти лет, в преданности которой я была уверена, то, без сомнения, весь страх мой исчез бы. Между тем мне в одиночестве казалось, что я обречена на погибель и что ничто не может спасти меня. В таком положении я провела часа два — неподвижная и бледная от ужаса. Часы пробили десять, потом одиннадцать, и при этих звуках, столь обычных, я прижималась каждый раз к ручкам кресел. В половине двенадцатого мне послышался отдаленный шум выстрела из пистолета; я привстала, прислонясь к камину, потом, когда все стихло, упала в кресло, закинув голову на спинку. Я провела таким образом еще некоторое время, не смея отвести глаза от того места, на которое они были устремлены, чтобы не встретить какой-нибудь причины действительного страха. Вдруг мне показалось среди этой совершенной тишины, что ворота, находившиеся против крыльца и отделявшие сад от парка, заскрипели на своих петлях. Мысль, что приехал Гораций, изгнала в минуту весь мой ужас, и я бросилась к окну, забыв, что ставни заперты, хотела отворить дверь, но по неловкости или из предосторожности малаец запер ее, уходя. Я была пленницей. Тогда, вспомнив, что окна библиотеки, подобно моим, также выходят во двор, я отодвинула засов и по одному из тех странных побуждений, которые рождают величайшую храбрость после сильной робости, вошла туда без свечи, потому что приехавшие в это время могли быть и не Горацием с друзьями, и свет в комнате показал бы, что в ней кто-то есть. Ставни были только притворены. Я открыла одну из них и при свете луны ясно различила человека, отворявшего одну половинку ворот и державшего их полурастворенными, между тем как двое других, неся предмет, которого я не могла рассмотреть, прошли в ворота, которые их товарищ тотчас затворил. Эти три человека, вместо того чтобы идти к крыльцу, обошли вокруг замка, но так как путь, по которому они следовали, приближал их ко мне, я начала различать форму предмета, который они несли: это было тело, завёрнутое в плащ. Без сомнения, вид дома, где могли быть обитатели, подал какую-то надежду тому или той, кого похищали, и перед моим окном завязалась борьба, показалась одна рука, покрытая рукавом платья. Не было никакого сомнения, что жертвой была, женщина… Все это произошло в одно мгновение. Рука, сильно схваченная одним из трех человек, скрылась под плащом, предмет принял неопределенную форму какой-нибудь тяжести. Потом все скрылось за углом здания в тени тополевой аллеи, ведущей к небольшому запертому павильону, найденному мной накануне посреди дубового леса.

Я не могла узнать этих людей, заметила только, что они одеты были крестьянами. Но если они точно были ими, то каким образом вошли в замок? Как достали ключ от ворот? Было ли это похищение или убийство?.. Я ничего не знала. Могло быть и то и другое. Впрочем, все это было так необъяснимо и так странно, что несколько раз я спрашивала себя, не нахожусь ли во власти сновидения? Не слышно было никакого шума, ночь продолжала свое тихое и спокойное течение, а я стояла у окна, неподвижная от ужаса, не смея оставить своего места, чтобы шум моих шагов не пробудил опасности, если она мне угрожала. Вдруг я вспомнила о потайной двери, об этой таинственной лестнице. Мне показалось, что. я слышу глухой шум в этой стороне. Я бросилась в свою комнату и заперла на засов дверь, потом почти упала в кресло, не заметив что в мое отсутствие одна свеча погасла.

На этот раз меня мучил уже не пустой страх, а какое-то преступление, картина которого кружилась перед моими глазами. Каждую минуту мне казалось, что отворяют потайную дверь или отодвигают какую-нибудь незаметную перегородку; все тихие звуки, слышные ночью, которые производят треснувшая мебель или паркет, заставляли меня дрожать от ужаса. Среди безмолвия я слышала, как билось маятником мое сердце. В эту минуту пламя свечи достигло бумаги, окружавшей ее; мгновенный свет разлился по всей комнате, потом стал уменьшаться; шипение продолжалось несколько минут, наконец, фитиль, упав внутрь подсвечника, погас и оставил меня при свете одного камина. Я искала глазами вокруг себя дрова, чтобы зажечь их, и не находила. Тогда я придвинула одни головни к другим, и на минуту огонь вспыхнул с новой силой. Но дрожащее пламя его не могло меня успокоить: каждый предмет двигался, как и свет, освещавший его, двери прыгали, занавеси волновались, длинные, движущиеся тени проходили по потолку и коврам. Мне стало дурно, но избежать обморока помог мне только сам ужас. В эту минуту раздался слабый шум, предшествующий звону часов, и пробило полночь.

Однако я не могла провести всей ночи в кресле. Чувствуя холод, начинавший постепенно овладевать мной, я решила лечь одетой. Подойдя к постели, не глядя ни в ту, ни в другую сторону, я бросилась под одеяло и закрыла им голову. Я пробыла в таком положении почти час, не думая даже о возможности заснуть. Этот час я буду помнить всю мою жизнь; паук ткал паутину в углу алькова, и я слушала тихий звук непрерывного труда ночного работника. Вдруг паук перестал трудиться, прерванный другим шумом. Мне показалось, что я услышала слабый скрип, подобный тому, который произвела дверь библиотеки, когда я надавила медную кнопку. Я поспешно высунула голову из-под одеяла и с окаменевшей шеей, удерживая дыхание, с рукой на сердце, чтобы ослабить его биение, вбирала в себя безмолвие, сомневаясь еще. Вскоре мне не в чем уже было сомневаться.

Я не ошиблась: паркет трещал под тяжестью тела, шаги приближались, опрокинули стул. Но, без сомнения, тот, кто шел, боялся быть услышанным, потому что шум тотчас прекратился, наступила полная тишина. Паук начал опять свою паутину… О, вы видите, все эти подробности так свежи в моей памяти, будто я все еще лежу там в постели, едва живая от ужаса.