Но прежде чем это происходит, Джордж успевает сказать ему
несколько слов. Голос спокойный, непохожий на привычный рев радиокомментатора.
«Твои спасатели уже в пути, — говорит он. — Сохраняй
хладнокровие, малыш. Сохра…»
— Проши-ПАЙША, говнюк!
Сдавленную грубыми пальцами лодыжку пронзает боль. С криком
Тайлер открывает глаза. В этот момент он возвращается и в реальный мир, и в
наше повествование.
***
Сразу вспоминает, где находится. Это камера с покрывшейся
ржавым налетом железной решеткой, расположенная в каменном коридоре, который
освещен тусклыми электрическими лампами. В одном углу — миска с какой-то
похлебкой. В другом — ведро, куда он может справить малую нужду (или большую,
если надо, но, к счастью, такого желания у него не возникало). Кроме миски и
ведра, в камере только старый, рваный матрац, откуда Берни только что его
стащил.
— Ну вот, — ворчит Берни. — Наконец-то проснулся. Это
хорошо. А теперь поднимайся. На ноги, подтиральщик. Нет у меня лишнего времени.
Тайлер встает. Кружится голова, он подносит руку к макушке.
К тому месту, на котором запеклась кровь. От прикосновения боль прошибает до
челюсти, зато голова больше не кружится. Он смотрит на руку. На ней засохшая
кровь. «Вот куда он ударил меня своим чертовым камнем. Ударил бы чуть сильнее,
я бы уже играл на арфе».
Но и старику тоже досталось. Рубашка в крови, лицо восковое,
бледное. За его спиной открытая дверь камеры. Тай прикидывает расстояние до
коридора, надеясь, что Берни не догадывается о его намерениях. Но Берни в этих
делах — дока. Не один малыш пытался удрать от него на кровоточащих ножках,
хо-хо.
Он сует руку в кожаный мешок и достает какое-то устройство с
пистолетной рукояткой и блестящим стальным набалдашником на конце ствола.
— Знаешь, что это такое, Тайлер? — спрашивает Берни.
— «Тазер»,
[118]
— отвечает Тай. — Не так ли?
Берни лыбится, обнажая остатки зубов.
— Умный мальчик! Наблюдательный. Не зря смотришь телевизор.
Да, это «Тазер». Но специальная модель. Сваливает корову с расстояния в
тридцать ярдов. Понятно? Попытаешься бежать — я тебя тут же уложу. Пошли
отсюда.
Тай выходит из камеры. Он понятия не имеет, куда этот
ужасный старик собирается отвести его, но все равно испытывает облегчение,
покинув камеру. Он знает, что был не первым ребенком, который пытался слезами
усыпить себя на этом рваном матраце, даже не десятым.
Может, и не пятидесятым.
— Повернись налево.
Тай подчиняется. Теперь старик — позади него. А мгновение
спустя костлявые пальцы ухватывает его за ягодицу. Старик проделывает это не в
первый раз (и всегда мальчик вспоминает ведьму из сказки «Гензель и Гретель»,
которая просит заблудившихся детей выставить руки из своей клетки), но на этот
раз прикосновение другое. Хватка явно слабее.
«Скорее помирай, — думает Тайлер… И мысль эта, холодной
расчетливостью, могла бы принадлежать Джуди. — Скорее помирай, старик, тогда
мне не придется тебе в этом помогать».
— Это мое, — говорит старик… но дышит он тяжело, голосу
недостает уверенности. — Половину сварю, половину поджарю. С беконом.
— Не думаю, что тебе удастся съесть много. — Тай удивлен
спокойствию своего голоса. — Похоже, кто-то провентилировал тебе жи…
Слышится треск электрического разряда, боль пронзает левое
плечо. Тай кричит, приваливается к стене коридора напротив своей камеры,
пытается потереть пораженное место, пытается не плакать, пытается удержать
остатки прекрасного сна, в котором он присутствовал на игре с Джорджем Рэтбаном
и другими победителями «Пивного конкурса» KDCU. Он, конечно, знает, что в этом
году забыл послать открытку-заявку на участие в конкурсе, но во сне такие
мелочи значения не имеют. Тем-то и хороши сны.
Однако боль слишком сильна. И несмотря на все старания,
несмотря на сильные гены, унаследованные от Джуди Маршалл, из глаз бегут слезы.
— Хочешь еще? — скрипит старик. Голос больной и истеричный,
а это опасное сочетание, о чем знают даже мальчики в возрасте Тая. — Хочешь
еще, для острастки?
— Нет, — выдыхает Тай. — Не надо бить меня электроразрядом,
пожалуйста, не надо.
— Тогда шагай! И что б больше никаких комментариев.
Тай шагает. Он слышит, что где-то капает вода. Откуда-то
издалека доносится карканье вороны, возможно, той самой, что подманила его к
живой изгороди. Ему бы сейчас ружье Эбби двадцать второго калибра, он бы
разметал дробью эти блестящие черные перышки. Но мир, в котором он прожил всю
свою жизнь, похоже, за сотни световых лет от него. Джордж Рэтбан, конечно,
сказал, что спасатели уже спешат к нему, и иногда сны оборачиваются явью. Мама
как-то сказала ему об этом, задолго до того, как у нее поехала крыша.
Они подходят к винтовой лестнице, которая, кажется,
ввинчивается в центр Земли. Из глубин поднимаются запах серы и, жар огня. Вроде
бы он слышит крики и стоны. А грохот машин определенно слышит. Зловещий скрип
транспортеров и цепей.
Тай останавливается, думая, что старик применит «Тазер» лишь
в случае крайней необходимости. Потому что Тай может упасть с этой длинной
винтовой лестницы. Может удариться головой, может сломать шею, может свалиться
вниз. А старику он нужен живым. По крайней мере пока. Тай не знает почему, но
доверяет своей интуиции.
— Куда мы идем, мистер?
— Узнаешь. — Берни тяжело дышит. — И ты ошибаешься, если
думаешь, что я не решусь пощекотать тебя «Тазером», пока ты на лестнице. Шагай.
Тайлер Маршалл идет по ступеням, спускается мимо огромных
галерей и широких балконов, по кругу и вниз. Иногда воздух пахнет кислой
капустой. Иногда — сгоревшими свечами. Иногда — сыростью. Он насчитывает сто
пятьдесят ступеней, перестает считать. Бедра горят. За спиной шумно дышит
старик, дважды спотыкается, выругавшись, хватается за древние перила.
— Стой, паршивец. — У старика перехватывает дыхание. —
Повернись ко мне.
Повернувшись, Тайлер удовлетворенно отмечает, что пятно на
рубашке старика стало больше. Кровавые разводы ползут к плечам, пояс мешковатых
старых джинсов потемнел. Но рука, держащая «Тазер», тверда.
«Черт бы тебя побрал, — думает Тайлер. — Тебе самое место в
аду».