— И за это вы мне дадите девять тысяч франков?
— Четыре тысячи пятьсот франков за правый глаз и четыре тысячи пятьсот франков за левый, всего девять тысяч франков!
— А в это время вы… — И Гийом сделал жест, как будто он рубит дерево. — А в это время я… — отозвался мэр, делая такой же жест.
— А в это время вы обворовываете герцога Орлеанского!
— О, обворовывать — это слишком сильно сказано! В лесу столько деревьев, что никто уже и не пытается их сосчитать!
— Да, — сказал Гийом с почти угрожающей торжественностью, — но тот, кто знает количество деревьев и количество листьев и кто видит и слышит все вокруг, знает, хотя мы здесь и одни, что вы предлагаете мне совершить подлость!
— Мсье Гийом! — воскликнул мэр, повышая голос и сверкнув глазами.
Но Гийом не слушал его. Он встал, одной рукой опираясь на стол, а другой указывая своему собеседнику на окно.
— Вы видите это окно? — спросил он.
— Да, и что же? — спросил мэр, бледнея одновременно от страха и от гнева.
— Если бы этот дом не был моим, — продолжал Гийом, — если бы мы только что не ужинали за этим столом, то вы бы уже давно вылетели в это окно!
— Мсье Гийом!
— Подождите! — остановил его старый лесничий, стараясь сохранить спокойствие.
— Что еще?
— Вы видите порог этой двери?
— Да.
— Чем скорее вы окажетесь с той стороны этой двери, тем будет лучше для вас!
— Мсье Гийом!
— Но прежде чем переступить этот порог в последний раз, попрощайтесь со всеми!
— Мсье!
— Тсс! Сюда идут, и совершенно не нужно, чтобы знали, что я принимал в своем доме негодяя!
И, повернувшись спиной к мэру, Гийом принялся насвистывать свой любимый охотничий мотив, уже известный нашим читателям, который он обычно хранил для особых случаев.
В этот момент вошли те, кому Гийом не хотел говорить, что торговец лесом оказался мерзавцем. Это были аббат Грегуар и матушка Ватрен.
— Вот и я, господин мэр, — сказал аббат, поискав мэра своими близорукими глазами.
— Вы готовы? — Он уже настолько готов, — сказал Гийом, — что ждет вас с той стороны двери! — и с этими словами указал на мэра, который, следуя его совету, уже вышел на крыльцо.
Аббат ничего не заметил и не понял из того, что произошло; он не слышал, что разговор был напряженным.
— До свидания, мсье аббат. К вашим услугам, мсье мэр! — повторяла Марианна, провожая гостей и кланяясь.
Гийом проводил их глазами и, пожав плечами, повернулся спиной к двери. Достав из кармана трубку, которую предварительно набил, он вставил ее между зубов и принялся высекать огонь.
— Ну что же, — прошептал он сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы никто не мог его услышать, — вот и еще одним врагом стало больше, но неважно: либо ты честный человек, либо нет.
А если так, то что сделано, то сделано… Вот и старуха воз вращается. Ни слова, Гийом! — И, раскурив свою трубку, он начал выпускать колечки дыма, что было у него признаком затаенного гнева, омрачавшего его душу и отражавшегося у него на лице.
Матушке Ватрен достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с ее мужем произошло что-то необычное.
Она прошла несколько раз мимо него, но не добилась ничего, кроме все более и более увеличивающихся клубов дыма.
Наконец, она решилась первой нарушить молчание.
— Ну, так что? — спросила она. — Что? — переспросил Гийом с поистине пифагорейской лаконичностью.
На какое-то мгновение Марианна заколебалась.
— Что с тобой? — спросила она. — Ничего!
— Тогда почему ты молчишь?
— Потому что мне нечего сказать.
Матушка Ватрен несколько раз уходила, но снова возвращалась. Если ее мужу было нечего сказать, то это вовсе не значило, что она тоже собиралась молчать.
— Гм! — сказала она.
Ватрен не обратил никакого внимания на это «гм!».
— Старик! — сказала она.
— Что тебе? — спросил Гийом.
— Когда свадьба? — спросила матушка Ватрен.
— Какая свадьба?
— Свадьба Катрин и Бернара, конечно!
Ватрен почувствовал, что с сердца у него свалился тяжелый камень, но он даже не подал виду.
— Ага! — сказал он, подбоченившись. — Наконец-то ты образумилась!
— Ну, говори же, — продолжала Марианна, ничего не ответив на его реплику, — мне кажется, что чем раньше, тем лучше!
— Да, конечно!
— Если мы назначим на следующую неделю, как тебе кажется?
— А как же объявление о венчании?
— Можно поехать в Суассон и попросить разрешения обойтись без объявлений!
— Ну, теперь ты еще больше торопишься, чем я!
— Видишь ли, старик… — начала Марианна, — дело в том… что…
— В чем?
— Дело в том, что у меня еще никогда не было такого дня!
— Ба!
— Расстаться и умереть каждый сам по себе! И это после двадцати шести лет совместной жизни! — И она разразилась рыданиями.
— Твою руку, мать! — сказал Гийом.
— О, вот она! — от всего сердца воскликнула Марианна.
Гийом прижал добрую женщину к своей груди.
— А теперь, — сказал он, — обними меня! Ты самая лучшая женщина в мире, конечно… — он запнулся и добавил: — Конечно, когда ты этого хочешь!
Мы надеемся, что читатель не сочтет эти слова слишком суровыми. — О! — ответила она. — Я обещаю тебе, Гийом, что, начиная с сегодняшнего дня, я всегда буду хотеть того, чего ты хочешь!
— Аминь! — сказал Гийом.
В этот момент вернулся Франсуа. Взглянув на него, дядюшка Ватрен заметил, что молодой человек чем-то сильно обеспокоен, а это необычно для него.
— Эй! — сказал он, чтобы Гийом заметил его присутствие.
Услышав его голос, Гийом обернулся.
— Ну что? — спросил он. — Ты их проводил?
— А вы разве не слышали? — За окнами раздался шум отъезжающего экипажа. — Они уезжают!
Пока Гийом слушал, как замирал в отдалении топот лошадиных копыт, Франсуа пошел взять ружье, стоявшее у камина. Гийом заметил это движение.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— Я иду… послушайте, я могу сказать, но только вам одному!
Гийом повернулся к своей жене.