— Боже мой! — воскликнула Катрин с «возрастающим волнением, — я благодарю тебя, милостивый Господи, что ты внушил мне мысль вернуться через Ферте-Милон, вместо того, чтобы воз вращаться через Вилльер-Котре!
— Тсс! Вот возвращается матушка, — сказал Франсуа. — Ах, она забыла сахар!
— Тем лучше! — воскликнула Катрин.
Затем, бросив взгляд на матушку Ватрен, которая, поставив кофе на буфет орехового дерева, удалилась в поисках сахара, как говорил Франсуа, она подошла к молодому человеку и взяла его за руку.
— Франсуа, — сказала она, — друг мой, окажи мне одну услугу!
— Одну услугу? Десять, двадцать, тридцать, сорок! Я к вашим услугам, в любое время дня и ночи!
— Хорошо! Мой дорогой Франсуа, пойди ему навстречу и предупреди, что я приехала по дороге, идущей из Ферте-Милона.
— И это все? — воскликнул Франсуа, сделав движение, чтобы выйти через дверь, выходящую на большую дорогу. Однако Катрин с улыбкой остановила его. — Нет, только не так! — сказала она.
— Вы правы, я идиот! Ведь если старый ворчун меня увидит, он спросит: «Куда ты идешь?» И вместо того, чтобы выйти через дверь, выходящую на дорогу, Франсуа выпрыгнул в окно, выходящее в лес. И как раз вовремя: Марианна уже возвращалась с сахаром.
— А, на этот раз вот и матушка! — сказал Франсуа.
И, сделав последний знак Катрин, он исчез в тени больших деревьев.
— Будьте спокойны, мадемуазель Катрин, я вам его приведу! — сказал он.
Действительно, матушка Ватрен уже возвращалась с кофе и, словно бы она давала его ребенку, обратилась к Катрин с такими словами:
— Вот, возьми свой кофе, подожди, он может быть слишком горячим. Я подую на него.
— Спасибо, мамочка! — сказала Катрин, с улыбкой беря чашку. — Уверяю вас, что с тех пор, как я от вас уехала, я научилась сама дуть на кофе!
Марианна посмотрела на Катрин со смешанным чувством нежности и восхищения, улыбаясь и кивая головой. Затем она спросила:
— Тебе было очень трудно уехать из большого города?
— О, совсем нет! Я никого там не знала! — Как? Ты не жалеешь о красивых молодых людях, спектаклях, прогулках?
— Я ни о чем не жалею, дорогая матушка!
— Ты никого там не любила?
— Где?
— В Париже!
— В Париже? Нет, никого!
— Тем лучше! — воскликнула старушка, всецело занятая своей идеей, которую так плохо принял Гийом. — У меня есть мысль об устройстве твоей жизни!
— Об устройстве моей жизни?
— Да, ты ведь знаешь, что Бернар…
— О дорогая мамочка! — радостно воскликнула Катрин, введенная в заблуждение подобным началом.
— Да, Бернар…
— Да, Бернар? — повторила Катрин с каким-то страхом.
— Итак, — продолжала старушка доверительно, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин!
Катрин вскрикнула и смертельно побледнела.
— Бернар, — прошептала она дрожащим голосом. — Бернар любит мадемуазель Эфрозин? Боже мой! Что вы сказали, матушка!
И, поставив на стол чашку с кофе, который едва отведала, она без чувств упала на стул.
Когда матушку Ватрен преследовала какая-нибудь идея, то она была неспособна видеть ничего, кроме этой идеи, и, как и все упрямые люди, сознательно закрывала глаза на все остальное.
— Да, — продолжала она, — Бернар любит мадемуазель Эфрозин, и она тоже любит Бернара, осталось только сказать: «Я согласна!», и дело сделано!
Катрин вздохнула и, достав платок, вытерла им вспотевший лоб.
— Но дело в том, — продолжала матушка Ватрен, — что старик этого не хочет!
— Правда? — прошептала Катрин, подавая некоторые признаки жизни.
— Да, он утверждает, что это не так, что я слепа, как крот, и что Бернар не любит мадемуазель Эфрозин!
— Ах! — сказала Катрин, облегченно вздохнув.
— Да, он так считает… он говорит, что он в этом убежден!
— Дорогой дядюшка! — прошептала Катрин.
— Но, слава Богу, ты здесь! И ты поможешь мне его убедить!
— Я?
— И когда ты выйдешь замуж, — продолжала старушка, — то я советую тебе сохранять власть над твоим мужем, иначе с тобой случится то, что случилось со мной!
— То, что случилось с вами?
— Да.., иначе твое мнение в доме ничего не будет значить!
— Матушка, — сказала Катрин, поднимая глаза к небу с таким выражением, как будто она собиралась молиться, — я буду считать, что Бог дал мне счастливую жизнь, если она будет такой, как ваша!
— О! О!
— Боже мой, не нужно жаловаться! Дядюшка вас так любит!
— Конечно, он меня любит, — сказала старушка со смущением, — но…
— Никаких «но», дорогая тетушка! Вы его любите, он вас любит; небо позволило, чтобы вы были вместе; в этих словах заключено счастье всей вашей жизни! — И с этими словами Катрин сделала шаг по направлению к лестнице.
— Куда ты идешь? — спросила старушка.
— Я хочу подняться в мою комнату, — сказала Катрин.
— Ах да, ведь ты ждешь гостей, и ты, конечно, хочешь при нарядиться, кокетка!
— Гостей?
— Да… К нам должны приехать мсье Рэзэн, его дочь мадемуазель Эфрозин и мсье Луи Шолле, Парижанин… Мне кажется, ты его знаешь? — И, хитро улыбнувшись, добавила: — Пойди, прихорошись, дитя мое!
В ответ Катрин грустно кивнула головой.
— О, видит Бог, что вовсе не из-за этого я хочу туда подняться!
— А зачем же?
— Окна моей комнаты выходят на дорогу, по которой должен вернуться Бернар, ведь он единственный, кто еще не поприветствовал меня после моего возвращения в столь милый моему сердцу дом! — И Катрин молча поднялась по лестнице, ведущей на второй этаж, и, несмотря на всю легкость ее походки, старые деревянные ступеньки заскрипели под ее шагами.
В тот момент, когда девушка поднималась в свою комнату, из ее груди вырвался тяжелый вздох, который привлек внимание Марианны. Посмотрев на нее с удивлением, она задумалась и, казалось, начала смутно догадываться о правде.
Несомненно, матушка Ватрен, мозг которой не так уж быстро перерабатывал какую-либо идею, еще долго была бы погружена в разгадку тайны, которая только-только начала вырисовываться, как вдруг позади нее раздался чей-то голос:
— Эй, послушайте, матушка Ватрен!
Марианна обернулась и увидела Матье, одетого в старый мятый сюртук, видимо когда-то бывший ливреей