– Говорят…
Вазак решает опустить это назойливое «говорят». От него горчит во рту. Вазак не верит болтовне глупцов. Он знает, что тайны, в особенности тайны Шаннурана – темнее и опаснее любых легенд. Сказки – для детей и дураков. Для них будущее загадочно, а прошлое мертво. Некроманту хорошо известно: ударь прошлое кнутом, и оно встанет, терзаясь голодом и злобой.
– Почему Вдова не съела Циклопа! – упорствует мальчишка.
– Циклоп откупился, сир. Он принес в Шаннуран нефритовое зеркало, в котором томилась душа Инес ди Сальваре. Вдова приняла душу несчастной, сделав Циклопа владыкой над а'шури. Теперь душа Инес, тоскуя во Вдове, как в темнице, осуждена вечно беседовать с Ушедшими, а это хуже ада. Циклоп же сидит на троне, выточенном из цельного алмаза.
– Король дикарей? – Альберт смеется.
– Именно так, ваше величество.
– Король слепых кротов?
– И наследник тайн Ушедших. Все, что узнает Инес – узнает Черная Вдова, а значит, Циклоп. Он ест эти тайны, как мы едим хлеб. Пьет их, как мы пьем воду. Дышит ими, как мы – воздухом. И во лбу его горит Око Митры.
– А дети? Нам доложили, а'шури крадут человеческих детей…
– Раньше – да, сир.
– А сейчас?
– Сейчас – нет. Детей покупают на невольничьих рынках. Берут из нищих семей, щедро расплатившись золотом. Находят в трущобах, в гильдии побирушек… Да мало ли где? Дети исчезают, и больше никто их не видит. Полагаю, они у Циклопа. Ваши слуги, сир, пытались схватить хотя бы одного посредника, снабжающего Шаннуран детьми. Увы, они не преуспели.
– Он их ест? А Вдова? Она их ест, да?!
Король нетерпеливо машет рукой. Королю скучно слушать про слуг и розыск. Лицо Альберта раскраснелось, глаза сверкают. Однажды я умру, думает Вазак. Я не бессмертен. Надо подготовить преемника. Кто-то должен быть рядом с Альбертом Недотрогой. Некромант боится признаться самому себе, что он привязался к мальчишке.
– Она их лижет. А он их учит.
– Магии?
– Вряд ли, сир. Во всяком случае, я незнаком с этой магией.
Полагаю, дети уже здесь, молчит Вазак. На земле, под солнцем. Циклоповы выкормыши. В харчевнях, на улицах; такие же, как мы. Подданные Короля Камней, вошедшие в возраст; его лазутчики. Что они ищут? Чего хотят? Вазак радуется, что стар. Что сила его не слишком велика, а значит, и годы не будут слишком обременительны. Он уйдет прежде, чем мир изменится окончательно. И не вернется, хоть тысяча кнутов станут звать Вазака обратно.
– Когда воспитанники Циклопа выйдут наружу, – важно заявляет король, – настанет конец света. Так пел сказитель. Мы ему верим. Они выйдут, и мир рухнет.
– Когда же они выйдут, сир? – спрашивает Вазак.
– Через тысячу лет. А может, через пятьсот.
– Хорошо, – с легким сердцем соглашается Вазак. – Пусть выходят.
Эпилог
Пятьсот лет спустя
…прошел я дальше всех.
Р. Говард, «Вознаграждение»
1.
Широкие ступени Первого Учебного запрудила толпа студентов – так всегда бывало пополудни. Натан лавировал и протискивался меж болтунов-прогульщиков, отрастивших пушистые «хвосты», и фланирующих отличников, уворачивался от спорщиков, когда те в азарте начинали махать руками, обходил зубрил, уткнувшихся в конспекты и учебники. Экзамены уже начались, и кое-кто в спешке домучивал последние параграфы, сидя прямо на ступенях. «Умение отрешиться в толпе – дар, достойный уважения,» – вспомнил юноша слова Долорес. Увы и ах, сам Натан подобным даром не обладал. Скорее педант, чем импровизатор, он предпочитал заниматься дома – и, говоря по правде, не слишком от этого страдал.
После прохлады коридоров теплынь, царившая на улице, оглушила Натана. Зной упал на плечи ватным одеялом, и без пяти минут магистр расстегнул сюртук. Вольность, позволительная вне стен alma mater! С завистью он покосился на сокурсников, которые имели дерзость щеголять в одних рубашках из тонкого батиста. Отец Натана, генерал-майор ди Шоргон, застрелился бы, узнав, что сын появился на людях без верхней одежды. Хорошо еще, общественное мнение в последние годы сделалось лояльным к «бумажным» сюртукам из казинета. В шерстяном, камлотовом по такой жаре упреешь за пять минут.
«Парадокс, – вздохнул Натан. – Мы гордимся деяниями своих предков. Хвалимся древностью рода, титулами, привилегиями. А в итоге сыновья торговцев и аптекарей свободнее нас, и не только в одежде. Они свободны от уймы дурацких условностей…»
– Натан!
Из-под раскидистой липы-великанши – по легенде, ровесницы университета – махал рукой Эрик. Со свойственной ему предусмотрительностью младший брат, студент первого курса, укрылся в тени королевы парка. Сюртук брата, голубой с серебром, был застегнут на все пуговицы. Эрик во всем брал пример с отца – и с возрастом обещал перещеголять Шоргона-старшего в консерватизме.
– Ты свободен? – спросил Натан, ныряя в тень.
– Как птица! Последняя лекция, конец семестра…
– Кто читал? Ворон?
Эрик подобрался:
– Профессор ди Ронар, барон…
– Ворон и есть. Его так и на кафедре зовут. «Честь и традиции! Традиции и честь! Наш славный Университет с гордостью несет имя Инес ди Сальваре, открывшей путь к знаниям…»
Натан мастерски копировал интонации профессора. Увидев, что брат обескуражен, он завершил тираду хриплым:
– Кар-р-р, кар-р-р! И не смотри на меня, как жандарм на либерала! Ворон повторяет это слово в слово на каждом курсе…
Профессор ди Ронар в глазах Натана являл собой символ замшелых устоев. Отвечать ему следовало строго по учебнику полувековой давности. Шаг в сторону – и мятежник превращался в «носителя лженаучной ереси». Карался мятеж переэкзаменовкой; многие, дай им выбор, предпочли бы расстрел.
– Это твоя Долорес? – прищурился Эрик. На бледных щеках его вспыхнул румянец. – Это она настроила тебя против ди Ронара?
«Пройди братец через камень, – подумал Натан, – небось, отрастил бы клыки до пояса…» Самому Натану до совершеннолетия – двадцати одного года – и «каменной инициации» оставалось чуть больше трех месяцев. Всякий раз, когда он вспоминал об этом, сердце начинало стучать быстрее. Какие возможности он обретет, вернувшись? Полный контроль метаморфоз тела? Способность управлять инфо-полями точечным всплеском эмоций? Или его участь – жалкие крохи могущества Ушедших? Современная наука не могла предсказать этого заранее.
– Не «моя Долорес», а мистрис Станца, приват-доцент.
– Тебе не кажется, что она ему завидует?
– Завидует? – фыркнул Натан. – Было бы, чему!
Эрик воодушевился:
– Ди Ронар – профессор. Ординарный, между прочим! Титул, репутация…