Кошмары Аиста Марабу - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Уэлш cтр.№ 5

– Посетители ушли, Рой.

Голос у нее приятный, в меру сексапильный. Может, в мире грез мне удастся завести любовную интрижку, немного фака в повседневность, нет-нет-нет, фака не будет, потому что именно из-за него и началось все это слюнтяйство, и я стал превращаться в разлагающийся полупроводник между этим светом и другим; я чувствую прикосновение Патриции Дивайн.

Чувствую ли я его на самом деле, или мне только кажется, слышал ли я своих родителей, или это игра моего воображения. Не знаю и знать не хочу. У меня есть только входящая информация, и мне не важно, идет ли она от органов чувств, из памяти или из воображения. Не важно, откуда она, важно, что она есть. Единственная реальность – это образы и тексты.

– Ничегошеньки от тебя не осталось, – весело говорит она, и я чувствую, как атмосфера накалилась. Старшая сестра бросила на Патрицию недовольный взгляд за критическое замечание в присутствии овоща. В свое время я весил под девяносто кг, конечно. Однажды я уже чуть было не отправился в ад для толстых (Фэтхел, Мидлотиан, население 8619), с толстой женой, толстыми детьми и толстой собакой, туда, где худые только кошельки.

Вот я слышу, как уходит старшая, оставляя меня наедине с просто Божественной Патрицией. Может, она и старая корова, но мне нравится думать, что она молода и красива. Возможность представлять выводит мое существование на более качественный уровень. Других возможностей у меня не так много. Я определяю качество, высокое или низкое, по своему усмотрению. Если бы они только отъебались от меня и дали мне возможность разрулить все самому. Мне не нужны их представления о качестве, их гребаный мир, который сделал меня тем уебищем, которым я был. Здесь, в глубине, я – овощ, и мне хорошо в тайном мирке своего воображения: я могу фачить, кого захочу, убивать, кого пожелаю, нет-нет-нет, только не это, я могу делать то, чего мне хотелось, что я пытался делать там, наверху, в реальном мире. Возвращаться не надо. Все равно этот мир для меня вполне реален, и я останусь здесь, внизу, где им меня не достать, во всяком случае до тех пор, пока я во всем не разберусь.

Последнее время это не так-то просто. События и действующие лица вторгаются в мое сознание, незваные гости вламываются на мою частную ментальную вечеринку, навязывают мне свое общество. Например, Джеймисон, а теперь еще этот Локарт Доусон. Так или иначе, это дает мне ощущение движения к цели: я знаю, зачем я здесь. Я здесь, чтобы уничтожить Марабу. Зачем – не знаю. Зато знаю, что мне нужна помощь, и что в этой охоте Джеймисон и Доусон – единственно возможные мои союзники.

Вот такая дребедень у меня вместо жизни.

Мои родные, среди которых я вырос, это не семья, а генетическая катастрофа. Большинство людей живут с ощущением, что дома у них все нормально, я же с раннего детства, практически с тех пор, как начал соображать, стеснялся своей семьи, стыдился ее.

Осознание это пришло, думаю, из-за тесного (в буквальном смысле) общения с соседскими семьями, наполнявшими отвратительный кроличий загон, в котором мы жили. Блочные пятиэтажки 60-х годов постройки, бетонные гробы с длиннющими лестничными площадками, которые в шутку называли «взлетной полосой», а вокруг ни кафе, ни церкви, ни почты, только такие же клетушки. Будучи прижаты друг к другу, люди, как ни старались, не могли уберечься от постороннего взгляда. На лестнице, на общих балконах и в сушилках, через матовые стекла и решетчатые двери я ощущал нечто, чем, казалось, обладали все, но чего нам, похоже, не хватало. Элементарная нормальность – вот чего нам не хватало.

Иногда о нашем районе писали в газетах. Скучные статьи на целые страницы рассказывали о бедности жителей окраин. Да, мы были бедны, но я всегда считал, что беспросветная скука больше, нежели нищета, характеризует наш район, хотя, конечно, связь между ними очевидна. Я лично предпочитал стерильную скуку, окутывающую мой дом извне, истеричному хаосу, в нем царившему.

Старик мой – клинический случай: отмороженный на всю голову. Мамец – и того хуже. Они были обручены давным-давно, но, когда пришло время пожениться, с ней случилось психическое расстройство, то есть первое из череды подобных расстройств. Это случалось с ней периодически на протяжении всей жизни, пока она не дошла до нынешнего состояния, когда уже нельзя с уверенностью сказать, в нормальном она состоянии или нет. Короче, в психушке она познакомилась с санитаром-итальянцем, с которым и сбежала к нему на родину. Через несколько лет она вернулась с двумя малышами, моими сводными братьями, Тони и Бернардом.

Старик уже собирался жениться на другой. Это доказывает, что в Грантоне начала 60-х были как минимум две безумные женщины. Уже была назначена свадьба, когда мама – Вет (уменьшительное от Верити) – снова появилась в баре заведения под названием «Якорь». Как потом это часто рассказывал отец: «Я поднял голову, наши глаза встретились, и тут старые чары снова подействовали на меня».

Так-то вот. Вет сказала Джону, что с путешествиями она завязала, что он единственный, кого она всегда любила, и попросила на ней жениться.

Джон ответил «да» или выразил свое согласие как-то иначе, но в итоге они скрепили брачные узы. Он взял на себя опеку над двумя итальянскими бамбино, которые, как позднее призналась Вет, были от разных отцов. Я родился примерно через год после свадьбы, еще через год на свет появилась моя сестренка Ким, а потом и Элджин, унаследовавший имя от городка в Хайлэнде, где, как считал отец, он был зачат.

Да, красивое семейство – это не про нас. Я-то еще относительно легко отделался, подчеркиваю – относительно. Глядя на меня, можно было только предположить, что я «Стрэнгова порода», как нас шепотом называли соседи, тогда как Ким и Элджин являлись ярчайшими представителями этого типа. Суть «Стрэнговой породы» такова: вогнутое лицо с выдающимся вперед острым лбом, линия которого под острым углом спускается к большим мутным глазам и приплюснутому носу, далее следует криво очерченный рот, тонкие губы, а затем пологий спуск до кончика крупного, далеко вперед уходящего подбородка. Такая вот дебило-вато-лунатичная физиономия. Большие оттопыренные уши, доставшиеся мне от мамы, которая в общем и целом выглядела нормально (за длинной прической и темными волосами уши были не видны), были для меня еще одной тяжкой ношей.

Моим старшим братьям повезло больше. Они пошли в мать и, вероятно, в своих итальянских отцов. Тони, несмотря на склонность к полноте, чуть-чуть похож на футболиста Граема Соунесса, только волосы потемнее, да кожа посмуглее, да и не такой он все-таки страшный. Бернард, светленький, худенький барашек, с детства отличался вызывающей женоподобностью.

Мы же унаследовали «Стрэнгову породу» от старика, а он, как я уже говорил, стопроцентный клинический случай. На крупное, заостренное по концам лицо Джона Стрэнга водружались очки в толстой оправе с линзами с увеличительное стекло, что делало его напряженные, сверкающие глаза еще больше. Создавался странный эффект – будто он только что шел вдалеке и вдруг оказался прямо перед вами; при его появлении многие нервничали, чувствовали себя неловко. Если бы у вас был истребитель с вертикальной посадкой, вы бы легко могли приземлиться на его лбу или подбородке. Носил он просторную меховую куртку коричневого цвета и прятал под нее дробовик, когда со своей верной овчаркой Уинстоном выходил в ночной патруль по району. Этот Уинстон был просто чудовище, я был счастлив, когда он отдал концы. Очень скоро его место занял еще более свирепый зверь той же породы, унаследовавший имя Уинстон.