С Билли всегда была другая история. Рэб подумал о конверте, который тот дал ему несколько дней назад, дома у родителей. Там было две клубные карты «Фриндж», два билета в кино и пять сотен фунтов. Он посмотрел вниз и почувствовал, как пачка оттопыривает карман его «левисов».
– Мне это не нужно, – ответил он, даже не попытавшись вернуть конверт.
Билли отмахнулся и поднял руки.
– Бери. Гульнёшь на Фестивале. Студентам не до жиру, – добавил он.
Сандра кивнула в знак согласия. Вулли зависал в компьютере, ползал по Интернету. Большую часть времени он проводил, разглядывая различные сайты на компьютере, который им купил Билли. С тех пор как его отправили на пенсию, Интернет и стряпня стали его равновеликими навязчивыми идеями.
– Да ладно, Рэб, для меня это ничто. Я не стал бы делать таких подарков, если б не мог себе этого позволить, – упрашивал Билли.
И он вовсе не рисовался, ну, может, совсем чуть-чуть, но в сущности, он просто был самим собой. Он помогал близким ему людям просто потому, что мог, вот и всё. Но, заметив на лице матери пресыщенноснисходительное выражение, он подумал, почему нельзя было сделать это не при всех, наедине. Засовывая конверт в карман, он выдавил увеченое «спасибо» и подумал, как это странно, когда твой собственный брат является одновременно и твоим героем, и смертельным обидчиком.
Билли в таком месте был бы абсолютно расслаблен, в своей стихии, как вот сейчас Лексо. А вот Рэб поднапрягся. Неплохо было бы отправиться сейчас в «Стюарт» или «Резерфорд», подумал он. Там должно быть полно фестивального сброда: сидят глушат, типа, трущобы изучают.
ГДЕ-ТО В РАЙОНЕ СИНИХ ГОР, НОВЫЙ ЮЖНЫЙ УЭЛЬС, АВСТРАЛИЯ
ВТОРНИК, 19.38
Хочу, чтоб всё это уже закончилось. Фигачишь до упора, потому что хочется почувствовать или увидеть что-нибудь новенькое, но длится это недолго. Я больше не могу так, не могу столько, потому что дошёл до момента, когда это уже ничему меня не может научить. Это уже просто борьба какая-то. Чему, бля, я могу начуиться, не спав несколько дней подряд? Это как в детстве, когда мы кружились и кружились на одном месте до потери сознания, а потом лежали на траве перед домом, голова кружилась, подташнивало, а отдышавшись, начинали снова. Взрослые, вышедшие посидеть на солнышке, говорили, чтоб мы прекратили. Они знали, что мы просто охуеваем и что никакого просветления сознания за этим не последует. Было время, когда я считал, что они просто не хотели, чтоб мы получили доступ в некий тайный мир, но теперь я понимаю, что им просто в лом было прибирать за нами, блюющими замарашками.
И вот я занимаюсь тем же, вру сам себе во имя забвения. Я, скорее, хочу видеть не больше, а меньше, поэтому я так и обфигачился. Подытожим: я охуеваю без видимых на то причин.
шшшшуууууумммм
Впирает жёстко, все таблы и марки, что я запитал. Все порошки, что я пустил по носопырке.
жжжжуууууухххх
Я кричу, чтоб услышать, как мой голос отзовётся эхом в Голубых горах, но я даже не вижу других объебосов, хоть и нахожусь прямо среди них. Не вижу я и гистой пышной листвы, что окружает поляну, где мы устроили танцы. Нет, я кричу, но даже собственного голоса не слышу, и никто не слышит сквозь беспрестанную пульсацию баса, и я чувствую, как содержимое кишок покидает меня и мягкая земля несётся и плашмя бьёт по лицу.
ЭДИНБУРГ, ШОТЛАНДИЯ Ч.1
СРЕДА, 11.14
Письмо матери, Алек Почта
У Терри возникли проблемы. Серьёзные проблемы. Всю жизнь о нём заботились женщины. И вот его мать ушла. Ушла, как прежде ушла жена. С бывшей она сохранила хорошие отношения ради внука Джейсона, во всяком случае так говорила старая перечница. Возможно, она обговорила свой план с Люси и они вступили в тайный сговор против него под покровительством этого здорового дебила, с которым снюхалась Люси. Впрочем, если быть до конца честным, он никогда эти отношения всерьёз не воспринимал. Для енго это был не более чем перепихон с симпотной тёлочкой, которая умела принарядиться на выход. Всё это длилось год, что примерно на год дольше, чем должно бы, если б на свет не явился ребёнок. С Вивиан всё было иначе. Маленькое сокровище, а он так паршиво с ней обращался. Она была его единственной постоянной девушкой. Три года. Любил её, но обращался паршиво, а она всегда прощала. Любил и уважал настолько, чтобы понимать, что он подпорченный фрукт и только переводит её время, и он оставил её, чтоб она пошла своей дорогой. После той ночи на мосту он сошёл с рельсов. Да ни хуя он на рельсах-то и не стоял, о чём он говорит?
Потом ещё случались короткие, эпизодические сожительства. Находились женщины, готовые пустить его к себе, но довольно быстро они понимали, что проблемы, приведшие их к употреблению валиума, прозака и прочих транквилизаторов, бледнеют перед новым положением вещей. В его сознании их лица слились в одну размытую недовольную физиономию. Не проходило и месяца, как они брали себя в руки, и он вылетал обратно к мамочке. И вот она ушла сама. Терри попробывал рассмотреть этот факт с разных сторон. Как ни крути – его кинули. Собственная мать. Что происходит с женщинами? Что за проблемы? Его бросили, но не все. Зазвонил телефон, это был его корешок Алек Почта.
– …Терри… – сухо прохрипел он в трубку.
Терри достаточно хорошо знал Алека, чтоб различить чудовищный бодун. Впрочем, это не требовало особых логических способностей, ведь у Алека было всего два рабочих режима: бухой и с бодуна. Сам факт его существования на планете последние несколько лет ставит под сомнение всякие изыскания в области физиологии и медицины. Прозвище Почта Алек получил после того, как недольгое время вполне легально проработал в штате Королевской почты.
– Так-так, Алек. Четыре всадника Апокалипсиса снова на хребет присели?
– Если б только четыре, ёб твою, – простонал Алек, – голова раскалывается. Слушай, Терри, мне нужно помочь тут с одной работкой, нормальной, типа, не блатной, – добавил он, почти извиняясь.
– Иди ты, – недоверчиво сказал Терри, – да когда ты чем-то неподсудным зарабатывал, джентельмен ёбаный удачи?
– Не гундось, – отрезал Алек, – встречаемся в «Райри» через полчаса.
Терри пошёл переодеваться. Поднялся по лестнице, зашёл в спальню, по дороге критически осматривая своё жилище. Теперь ему придётся тащись весь дом на себе, это не просто гемор, это конкретная запара. Впрочем, старушка, может, ещё придёт в себя.
Бегло осмотрев квартиру, Терри пришёл к выводу, что стеклопакеты, которые поставил райсовет, – это серьёзная простава. Стало много теплее и тише. Заметим, между прочим, что сырое пятно под подоконником не просохло до сих пор. Уже несколько раз приходили, что-то заделывали, но, сучка, опять проступает. Пятно напомнило ему об Алеке. Терри пришлось признать, что пора делать косметический ремонт. Только в его комнате – богато. Плакат с чешущей задницу теннисисткой, другой, изображающий обнажённую женщину, вписанную в профиль Фрейда, «что у мужчины на уме». Дебби Харри периода конца семидесятых, Мадонна начала восемьдесятых. Теперь у него ещё есть «Олл сейнтз». Сытные тёлы. «Спайс гёрлз» – таких можно встретить в «Лорде Томе» или любой забегаловке на Лотиан-роуд. На стенку имеет смысл вешать только классных, недоступных тёлок. Порножурналы Терри покупал, только если обнажённой там позировала недоступная звезда.