Вот теперь я в форме, готов встретить Кей! Все ей объясню, расскажу, в чем дело; даже соблазню, если потребуется. Хорошо, что она согласилась прийти. Я искуплю свою ошибку! Надо взять красного вина, она любит красное. Да, вино — это отличная идея.
Скиннер зарулил в «Трэшерз» и, поминая Боба Фоя, купил бутылку самого дорогого «Пино Нуар».
До прихода Кей еще оставалось время. Он сидел перед телевизором и смотрел футбол, чемпионат шотландской высшей лиги. Бесконечно тупой матч: команда миллионеров, спонсируемая производителями пива «Карлинг» и использующая религиозные распри для привлечения болельщиков, против нищей команды честных тружеников мяча.
Интересная этикетка на бутылке. Ароматическое. Экстрактивное. Богатый вкус. Фруктовый букет. Похоже, неплохое вино, хотя я не любитель красного. Надо попробовать. Один глоток, просто чтобы оценить вкус… А когда она войдет, я одарю ее знаменитой дэнни-скиннеровской улыбкой и проворкую — галантно так, с бокалом на отлете: «О, прекрасная мисс Бэллэнтайн! Моя драгоценная будущая супруга! Не соблаговолите ли отведать доброго вина в компании любящего мужчины?»
И она ответит сердито-восхищенным взглядом, словно говоря: мерзавец такой, как же я могу отказаться! И даже признает потом, когда растают последние ледышки, что тоже погорячилась, перегнула палку. В конце концов, живем один раз, зачем себя ограничивать?
Но когда Кей вошла, от нее дышало таким отчуждением и решимостью, что Скиннер почувствовал в груди холодный кинжал. Не успела она открыть рот, как он уже понял: все кончено.
И Кей, словно прочитав его мысли, произнесла казенным тоном, не допускающим возражений:
— Все кончено, Дэнни.
Скиннер был раздавлен в лепешку. Он и сам не ожидал такого разрушительного эффекта. Жизненно важная часть его души умерла и рухнула, оставив уродливую зияющую дыру. Мог ли он рассчитывать, что пустота со временем заполнится? Или это означало, что отныне лейтмотивом его жизни станет медленная эрозия с периодическими обвалами? Нет, он еще слишком молод, чтобы так думать.
Звериный надорванный возглас вырвался из его груди, испугав их обоих:
— Что-о-о?!.
Кей понадобилось все новообретенное мужество, чтобы подавить естественный человеческий порыв: подбежать, обнять, утешить любимого, которому больно.
Скиннер всегда считал, что в подобной ситуации не опустится до мольбы. Но он ошибался: жизнь крошилась и покидала тело, гордость потеряла смысл, надо было спасаться от распада.
— Кей, пожалуйста… милая, подожди… Мы можем все исправить! Давай подумаем…
— О чем тут думать, Дэнни?— Кей говорила как деревянная, нервы онемели от бессчетных обид и разочарований.— Ты алкоголик. В твоем сердце лишь одна любовь, для второй места нет. Я для тебя ничего не значу. Красивая куколка, которую не стыдно показать друзьям.— Она закусила нижнюю губу.— Тебе плевать на мою карьеру, на мои желания… Я не люблю пьянства, Дэнни! Мне это не нужно. А ты… ты меня даже как женщину не хочешь! Единственное, что у тебя на уме,— это выпивка. Одно слово — алкоголик.
Скиннер слушал с тупым ужасом. Что она говорит? Алкоголик? Что это значит — алкоголик? Человек, который все время пьет? Не может отказаться от выпивки? Нажирается втихаря? Не допил одну кружку, а уже думает о другой?
— Но ты… ты нужна мне, Кей!..
Нужна? Для чего? Скиннер не знал ответа. Можно было сказать: останься и помоги победить болезнь. Но он не чувствовал себя больным. Подумаешь, молодой мужчина, который слишком много пьет! Совсем не факт, что так будет продолжаться всю жизнь. При чем здесь болезнь? Просто в сердце пустота, неудовлетворенность…
— Нет, Дэнни, я тебе не нужна. Тебе вообще никто не нужен. Кроме этого.— Она указала на пустую бутылку.
А Скиннер даже не помнил, как выхлебал вино. Он хотел только оценить качество, один бокальчик — ароматического, экстрактивного…
Ну и как, оценил? Богатый вкус, фруктовый букет…
Болезнь…
Как же я докатился?..
Кей ушла, оставила его одного. Удерживать ее просто не было сил. Он даже не слышал, как хлопнула входная дверь, словно Кей была уже призраком.
Может, передумает и вернется? Или не вернется…
Скиннер глотал горячие слезы. Жалость к себе набежала тяжелым валом. Он съежился, как маленький обиженный ребенок. Хотелось позвать маму — не Беверли, какой она стала сейчас, а некую идеальную фигуру из прошлого, добрую и молодую, способную все понять и простить… Увы, мать его тоже покинула: ее устраивал лишь покорный и прилежный сын.
Старая упрямая корова… Ни за что не уступит.
Она была ему сейчас очень нужна!
А еще — нужно было выпить… Опасная мысль. Скиннер знал, чем она чревата. Он достаточно наслушался пьяных рассказов: предательство матери, отца, любимой. Всегда одна и та же история. Трагическая сага о потерянной любви, поломанной дружбе или утраченном богатстве, переходящая в воспаленно-грандиозные надежды на светлую жизнь — завтра, разумеется. А пока — наливай…
Днем он весел — смеется, поет.
Такие люди сами не замечают, как превращаются в говорящие стаканы, из которых, как из репродукторов, несется знакомый голос Алкоголя, поющего свою древнюю песню. Этот голос ни с чем не спутаешь: он шелестит сквозь людей, как ветер, а они лишь добавляют интонации, которые под занавес тоже уходят, и остается лишь пьяный неразборчивый шум. А люди-стаканы сидят — и никуда не стремятся, ни за что не отвечают, потому что стакану, по сути, нужно лишь одно: чтобы его постоянно наполняли.
Я стал одним из них. Я тоже превратился в стакан. Надо что-то делать, надо остановиться…
Когда мы впервые встретились, это было как волшебство: половодье чувств, иначе не скажешь… Я вдыхал аромат ее кожи, целовал глаза, губы, растворялся, как снежинка в теплом молоке.
А потом покатилось: ранние похмельные пробуждения, грязь на сердце, головная боль… Я путался в простынях, бурчал, отталкивал ее, пытаясь склеить осколки разбитого сна…
Кто же я такой? Как это называется? Пьющий человек? Как бы не так! Любитель посидеть в хорошей компании? Ага, в те дни, когда не пью один… Гребаный алкаш — вот как это называется!
Я алкаш. Трезвым практически не бываю. Либо пьян, либо мучаюсь с похмелья. А похмелье нельзя назвать трезвостью. Похмелье — это ад.
В воспаленном скиннеровом мозгу гремели счеты: он делал ревизию своей жизни, пытался вычленить путеводную цель из пестрого бурана грызущих душу тревог и вожделений. Во-первых, он не знал своего отца. Мать молчала, как обиженная рыба, и единственным постоянно мозолившим глаза фактом, в незыблемость которого он с недавнего времени свято и необоснованно поверил, была отцовская профессия: повар.
Можно ли скучать по тому, чего никогда не имел?
Да, можно. Я знаю… Помню, как отцы приходили смотреть наши футбольные игры. Большие уверенные мужики. Серьезный Росс Кингхорн подзывал маленького Дэсси, трепал по голове: ну, сколько мячей сегодня забьешь? Бобби Трейнор подмигивал щербатому Гэри — такой же шутник, как и его сынок. Моя старушка старалась как могла: стояла у поля, закусив сигарету, делала вид, что следит за игрой. Но чего-то не хватало… Даже Малютка Роб Макензи знал, где находится его отец, пускай тот и сидел в эдинбургской тюрьме «Саутон».