«Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Дойников cтр.№ 36

Временами сверху приходили различные и противоречивые известия, так как бой сместился к югу и уже ничего было не видно толком. Внизу было неважно: носовой отсек на батарейной палубе был залит до главной носовой переборки, которая пучилась и пропускала в швах; носовые погреба залились водой, вода текла и по жилой палубе, просачиваясь через переборку. Трюмный, гидравлический и минный механики и старший офицер старались укреплять главную переборку упорами бревен; плотники здесь же делали клинья, шла спешная и лихорадочная работа. Пожар батареи через час-полтора после начала прекратился совершенно. Вероятно, сам по себе, так как больше было нечему уже гореть. На палубе валялись выгоревшие патроны и пустые гильзы, стенки и борта были черны; на них и с подволока свисали в виде каких-то обрывков проволок обгоревшие провода. Шестидюймовые пушки, совершенно черные, угрюмо молчали, и около них хлопотали обгоревший плутонговый командир лейтенант Буш и Блинов с несколькими комендорами. Они старались силой расходить ручные подъемные и поворотные механизмы, что почти не удавалось, так как медные погоны от жары покоробились и местами оплавились. От сильного напряжения в течение нескольких часов я приобвык и стал мало чувствителен к окружающей обстановке, так как несколько обгоревших до костей трупов в батарее не производили почти никакого впечатления, и я спокойно спотыкался и наступал на них. Затем я опять вернулся вниз к турбинам и динамо-машинам.

В офицерских отделениях лежали раненые, человек около 40, стонали, и около них хлопотали добровольцы из команды под руководством подшкипера, который самостоятельно принял как бы роль выбывших из строя докторов. Оба доктора лежали рядом и хотя и пришли в сознание, но были так слабы, что не могли двигаться. В почти таком же положении находился лейтенант Овандер, около которого хлопотал какой-то сердобольный радиотелеграфист. Поговорив несколько слов с докторами и Овандером и с некоторыми ранеными из команды, чтобы их ободрить чем-нибудь, я сообщил, что бой кончается, все в порядке, мы идем в Порт-Артур хорошим ходом — небольшая ложь, но мне хотелось сделать что-нибудь приятное им, так как жалко было смотреть на сморщенные, покрытые желтой пылью пикриновой кислоты лица.

Опять сыграли боевую тревогу. Оказалось, что японские броненосцы полным ходом идут с юга прямо на «Сисоя» и дрейфующий без хода невдалеке флагманский «Петропавловск». «Петропавловск» был сильно изуродован, без мачт, осел на корму, но он уже потушил пожары и его носовая башня начала медленно поворачиваться в сторону неприятеля. Наши остальные броненосцы еще были далеко, и японцы, видимо, намеревались смять наши два броненосца и прорваться на север, к транспортам. Дали ход, несмотря на неудачно заведенный пластырь, и с большой дистанции наша кормовая двенадцатидюймовая башня и носовая «Петропавловска» открыли огонь по головному японскому броненосцу (как позже выяснилось, «Сикисиме»), надеясь поразить его палубу.

Из-за хода и неплотного пластыря возникло опасение за прочность переборки, и я спустился вниз посмотреть, что происходит. Затем я ушел к турбинам и не выходил с жилой палубы почти до прекращения стрельбы, до которого время пролетело незаметно за обходом динамо-машин, турбин и за выпуском воздуха из мин. Заходил я также и в кормовое подбашенное отделение 12-дюймовых орудий, где я застал прислугу подачи в столь же спокойном настроении, как и их командир башни — лейтенант Залесский. Они деловито производили подачу, причем старый запасной квартирмейстер хриплым монотонным голосом обещал кому-то «побить рожу», если он будет еще трусить. Мне так было приятно присесть на несколько минут около этих спокойных людей и переброситься с ними несколькими словами.

Не знаю, через сколько времени была сыграна минная атака, и я выбежал наверх. Но оказалось, зря, японские миноносцы обгоняли нас на расстоянии мили в три и не выказывали намеренья нападать. Несколько раз выстрелили по ним из 6-дюймовой пушки, но, конечно, за дальностью расстояния не попали. Рявкнула даже наша кормовая башня, что было явно излишне. За японскими миноносцами на север шло еще несколько крейсеров, с которыми мы также обменялись безрезультатными залпами. Затем неожиданно «Сисой», «Петропавловск» и примкнувшие к нам «Громобой» и «Баян» повернули на юг, там слышались выстрелы наших и неприятельских броненосцев. Мы, как могли, спешили им помочь, но наша помощь не потребовалась, враг отвернул раньше.

Дальше картина неожиданно изменилась: крейсера наши в одной кильватерной колонне оказались идущими на север, а броненосцы опять шли на северо-восток, причем мало-помалу стали уходить от «Сисоя» и «Петропавловска», державшихся вместе и не могущих держать хода более 8 узлов. Особенно отставал «Сисой», у которого дифферент на нос стал таким, что вода доходила почти до верха форштевня. Ухтомский со своими судами мало-помалу стал уходить вперед; темнота наступала более и более, и, наконец, Ухтомский окончательно перестал быть видным. По-моему, все это происходило в продолжение не более двух часов, и хотя я временами и уходил вниз к своим динамо и турбинам, однако все же хорошо запомнил картину.

С наступлением темноты мы оказались одни с «Петропавловском» и догнавшим нас «Рюриком». Все огни были скрыты, закрыто все освещение до жилой палубы. Так как атаки пока не было, то я большей частью был уже внизу. То у своих машин, то в верхнем офицерском отделении, где собрались почти все офицеры около наших пострадавших докторов. Сидели, тихо разговаривали о минувшем дне, о нашем положении, курили и ели корибиф прямо руками из коробок. Команда тоже сидела группами, кроме людей у оставшихся исправных пушек, а именно: кормовой башни, двух 47-миллиметровых пушек на спардеке, двух 75-миллиметровых в верхней батарее, — по одной с борта, и одной шестидюймовой пушки левого борта. Ее ворочали вручную четыре человека с большим трудом. Были люди и у кормового пулемета, хотя его полезность при минной атаке была весьма сомнительна. Но за отсутствием гербовой… Команде тоже выдали ящики с корибифом, и она ела их, запивая водой с красным вином. На всякий случай я приказал двум моим доверенным квартирмейстерам втащить в погреб мин заграждения два зарядных отделения мин Уайтхеда, в которые вставил фитильные запалы. Затем погреб заперли. Это я сделал на случай, если понадобится ночью выбрасываться на берег и уничтожать корабль.

Пошел на мостик и узнал там от старшего штурмана лейтенанта Бурачека, что идем на север, и так как компасы в боевой рубке не действуют (а ходовая вместе с мостиком была исковеркана полностью), то правим по Полярной звезде. Узнал также, что мы в темноте оторвались от «Петропавловска» с «Рюриком» и идем совсем одни. На спардеке собралась большая часть офицеров; все говорили, чтобы хоть луна-то поскорей взошла, по крайней мере, миноносцы не осмелятся атаковать, будучи видными издали; я оспаривал это мнение и желал продолжения темноты. Плохо слыша своими поврежденными ушами, я злился, что говорят слишком тихо и что меня не понимают с первого слова, так как почти все оглохли еще в дневном бою.

В это время сыграли водяную тревогу. Оказалось, что поступает вода в румпельное отделение. Я побежал вниз в кормовое отделение, чтобы пробраться к люку в рулевое отделение, и там встретил старшего офицера, спускавшегося вниз. Из рулевого отделения кто-то крикнул, что «румпельное отделение затоплено, но в рулевом еще воды нет; правим на ручном штурвале с большим трудом». Так как в рулевое отделение кроме старшего офицера полезли трюмный механик с трюмными и минный механик, то я остался в кормовом отделении и начал готовить нашу последнюю кормовую турбину.