Геспе была женщиной-наемницей. Вовсе не такая редкая птица, как думают некоторые. По внешности и снаряжению она была почти точной копией Дедана. Кожаные доспехи, тяжелый меч, обветренный и многоопытный вид. У нее были широкие плечи, сильные руки и гордое лицо с квадратной челюстью. И красивые белокурые волосы — но подстриженные коротко, по-мужски.
Однако считать ее женской версией Дедана было бы ошибкой. Она была настолько же сдержанна и замкнута, насколько он — болтлив и хвастлив. И, в то время как Дедан был легок в общении, когда не злился, Геспе все время держалась чуточку напряженно, как будто постоянно ожидала от кого-то неприятностей.
Мартен, наш следопыт, был старшим из нас. Он тоже одевался в кожу, но более мягкую и ухоженную, чем доспехи Дедана и Геспе. Он носил при себе длинный кинжал, короткий нож и охотничий лук.
Мартен служил егерем, пока не впал в немилость у баронета, чьи леса он охранял. Работа наемника была, конечно, гораздо хуже должности егеря, однако же она его кормила. Мартен хорошо стрелял из лука, так что в бою он тоже кое-чего стоил, хотя и не был так силен, как Дедан или Геспе.
Эти трое заключили временный союз несколько месяцев тому назад и с тех пор нанимались на работу вместе. Мартен мне рассказал, что им и прежде доводилось работать на маэра: в последний раз их наняли обходить дозором земли неподалеку от Тинуэ.
Мне потребовалось минут десять, чтобы сообразить, что по-настоящему походом должен был командовать Мартен. Он чувствовал себя в лесу куда уверенней, чем все мы вместе взятые, и ему даже пару раз доводилось охотиться на людей за вознаграждение. Когда я сказал об этом ему, он только покачал головой, улыбнулся и сказал, что уметь делать что-то и хотеть это делать — две большие разницы.
Ну и, наконец, я — их отважный предводитель. В письме, которое вручил мне маэр, я описывался как «толковый юноша, хорошо образованный и обладающий множеством достоинств». Хотя это было чистой правдой, подобная характеристика заставляла меня чувствовать себя самым бесполезным из всех придворных фатов.
Да и то, что я был намного моложе их всех и костюм мой годился скорее для вечеринки, чем для похода, делу отнюдь не помогало. У меня с собой была моя лютня и кошелек маэра. Ни меча, ни доспехов, ни даже ножа…
Осмелюсь утверждать, они совершенно не понимали, что со мной таким делать.
* * *
Примерно за час до заката мы повстречали на дороге лудильщика. На нем был традиционный бурый балахон, подпоясанный веревкой. Тележки при нем не было: он вел под уздцы ослика, навьюченного узлами до такой степени, что животное походило на гриб.
Лудильщик неторопливо шагал нам навстречу, напевая:
Пускай повсюду благодать,
Кругом весна и счастье,
Не вечно солнышку сиять,
Придет еще ненастье!
Пускай на мелочи вам лень
Сегодня деньги тратить —
Но вот наступит черный день,
И мелочей не хватит!
На черный день, на черный час
Всегда необходимо
Иметь запас —
А вот как раз
Идет лудильщик мимо!
(Стихи в переводе Вадима Ингвалла Барановского)
Я рассмеялся и зааплодировал. Настоящий странствующий лудильщик — птица редкая, и я всегда рад подобной встрече. Мать говорила мне, что встреча с лудильщиком приносит удачу, а отец ценил их за новости, которые они разносят. Ну а то, что мне и вправду было необходимо кое-что прикупить, делало эту встречу втрое более желанной.
— Эй, лудильщик! — с улыбкой окликнул его Дедан. — Мне требуется очаг и кружка пива. Далеко ли до ближайшего трактира?
Лудильщик указал себе за спину.
— Минут двадцать ходьбы, и того не будет.
Он смерил взглядом Дедана.
— Только не говорите, что вам больше ничего не требуется! — воскликнул он. — Всякому человеку что-нибудь да надо.
Дедан вежливо покачал головой.
— Извини, лудильщик. Я поиздержался.
— А вы? — лудильщик окинул взглядом меня. — У вас вид молодого человека, которому точно что-то надо!
— Да, мне и в самом деле кое-что требуется, — признался я. Видя, что остальные с тоской посматривают вперед, в сторону трактира, я махнул им рукой. — Ступайте вперед! Я сейчас догоню.
Они зашагали дальше. Лудильщик, усмехаясь, потер руки.
— Ну-с, так что же вам угодно?
— Для начала — немного соли.
— И коробочка для нее, — добавил лудильщик, принимаясь рыться в тюках, навьюченных на ослика.
— И хорошо бы еще нож, если у вас найдется такой, который не слишком трудно достать.
— Тем более что вы отправляетесь на север, — тут же подхватил лудильщик. — Дороги там опасные. Без ножа нехорошо.
— А что, и у вас были неприятности? — спросил я, надеясь, что он может знать что-то, что помогло бы нам отыскать разбойников.
— Да нет, — ответил он, копаясь в вещах. — Дела еще не настолько плохи, чтобы кому-то пришло в голову обидеть лудильщика. И все-таки дороги там опасные.
Он вытащил длинный узкий нож в кожаных ножнах и протянул его мне.
— Рамстонской стали!
Я вытащил нож и оглядел клинок. Это и впрямь была рамстонская сталь.
— Да нет, мне бы чего попроще, — сказал я, возвращая ему нож. — Мне в основном для повседневных нужд, колбаску там порезать…
— А чем вам рамстонская сталь для повседневных нужд не годится? — возразил лудильщик, снова сунув мне нож. — Им можно лучину на растопку колоть, а потом сразу бриться! Заточку держит только так!
— Мне может потребоваться его и на излом взять, — уточнил я. — А рамстонская сталь хрупкая.
— Что есть, то есть, — охотно согласился лудильщик. — А как говаривал мой батюшка: «Лучшего ножа у вас не будет, пока этот не сломается!» Хотя это касается любого ножа. А по правде говоря, этот нож — единственный, что у меня есть.
Я вздохнул. Я же вижу, когда деваться некуда.
— И огниво.
Он протянул мне огниво едва ли не прежде, чем я успел это сказать.
— Я поневоле обратил внимание, что у вас пальцы в чернилах, — сказал он, указывая на мои руки. — У меня есть бумага, отличная бумага! И перья, и чернила тоже. Что может быть хуже, чем сочинить песню и не суметь ее записать?
Он протянул мне кожаную папку с бумагой, перьями и чернильницей.
Я покачал головой, помня, что кошелек маэра отнюдь не бездонный.
— Да нет, лудильщик, сдается мне, песни писать я пока что бросил.
Он пожал плечами, по-прежнему протягивая мне папку.
— Ну, не песни, так письма! Я знаю одного парня, которому как-то раз пришлось вскрыть себе вены, чтобы написать записку возлюбленной. Это, конечно, весьма романтично. И очень символично. Но еще и весьма болезненно, негигиенично и смотрится жутковато, если честно. Так что теперь он всегда носит при себе перо и чернила!