Алверон укоризненно взглянул на меня.
— Ну что вы, право! Кто отличит шайку разбойников от шайки руэ?
— Они ничем не отличаются! — резко сказала Мелуан.
— Я отличу, ваша светлость! — с жаром возразил я. — Я сам эдема руэ.
Тишина. На лице Мелуан немой шок сменился неверием, потом яростью, потом отвращением. Она поднялась на ноги, на миг у нее сделался такой вид, как будто она вот-вот в меня плюнет, а потом она, напряженно вытянувшись, направилась к двери. Раздался стук и топот: ее личная стража вытянулась по стойке «смирно» и следом за ней направилась прочь из покоев маэра.
Алверон по-прежнему не сводил с меня глаз. Лицо его было суровым.
— Если это шутка, это дурная шутка.
— Это не шутка, ваша светлость, — сказал я, пытаясь взять себя в руки.
— И почему вы сочли нужным скрывать это от меня?
— Я не скрывал этого, ваша светлость. Вы сами не раз упоминали, что я далеко не благородного происхождения.
Он раздраженно стукнул ладонью по подлокотнику.
— Вы понимаете, что я имею в виду! Почему вы ни разу не упомянули, что вы из руэ?
— Полагаю, причины довольно очевидны, ваша светлость, — напряженно ответил я, стараясь, чтобы мои слова не звучали так, словно я бросаю их ему в лицо. — Имя эдема руэ чересчур крепко пахнет для многих благородных носов. Вот и ваша жена сочла, что духами этого не перешибешь.
— Моя супруга в прошлом имела неприятный опыт общения с руэ, — объяснил Алверон. — Вам не стоит об этом забывать.
— Я знаю про ее сестру. Про трагический позор их семьи. Сбежала из дома, влюбившись в актера. Какой ужас! — саркастически сказал я, весь ощетинясь от гнева. — Разум ее сестры делает честь их семье, а вот поступки госпожи вашей супруги — отнюдь! Кровь моего рождения стоит не меньше, чем кровь любого другого человека, и поболее, чем многих иных! А даже будь это не так, она не имеет права так обращаться со мной!
Алверон бросил на меня жесткий взгляд.
— Лично я полагаю, что она имеет право обращаться с вами, как ей угодно, — сказал он. — Ваше неожиданное объявление просто застигло ее врасплох. А учитывая, как она относится к вам, плутам, я полагаю, что она проявила недюжинную сдержанность.
— А мне кажется, что правда ей не по вкусу. Язык актера довел ее до постели куда быстрей, чем ее сестру!
Едва я это сказал, как тут же понял, что зашел чересчур далеко. И стиснул зубы, чтобы не наговорить чего-нибудь еще.
— Ну, довольно! — бросил Алверон холодно и сухо. Глаза у него сделались пустые и злые.
Я удалился со всем гневным достоинством, какое только нашел в себе. Не потому, что мне больше нечего было сказать, а потому, что, если бы я пробыл там секундой дольше, он вызвал бы стражу, а мне совершенно не хотелось удалиться оттуда под стражей.
ГЛАВА 140
ПРОСТО НАГРАДА
На следующее утро я только начал одеваться, как мальчик-посыльный принес толстый конверт с печатью Алверона. Я сел к окну и нашел внутри несколько писем. В том, что лежало сверху, говорилось:
«Квоут,
Я поразмыслил и решил, что ваше происхождение не столь важно в свете услуг, которые вы мне оказали.
Однако я привязан душой к той, чьим счастьем и спокойствием дорожу более, чем своим. Я надеялся по-прежнему пользоваться вашими услугами, но, увы, не могу. Более того, поскольку ваше присутствие всерьез расстраивает мою жену, я вынужден просить вас вернуть мне мое кольцо и как можно скорее покинуть Северен».
Я бросил письмо, встал и распахнул дверь в свои комнаты. В коридоре стояли навытяжку двое стражников Алверона.
— Что вам угодно, сударь? — спросил один из них, увидев меня полуодетым.
— Просто хотел проверить, — сказал я и затворил дверь.
Вернувшись на место, я снова взялся читать.
«Что касается дела, которое послужило причиной этих печальных разногласий, то, полагаю, вы действовали целиком и полностью в соответствии с моими интересами и интересами Винтаса в целом. На самом деле я только нынче утром получил доклад о том, что две девушки из Левиншира вернулись в свои семьи и сделал это рыжеволосый „джентльмен“ по имени Квоут.
В награду за ваши многочисленные услуги я могу предложить следующее.
Во-первых, полное прощение за убийство, совершенное вами под Левинширом.
Во-вторых, кредитное письмо, которое позволит вам оплачивать из моих средств ваше обучение в Университете.
В-третьих, указ, дающий вам право путешествовать, выступать и давать представления на всей территории моих владений.
И, наконец, свою благодарность.
Маэрсон Леранд Алверон».
Я довольно долго сидел неподвижно, глядя на птиц, порхающих в саду под окном. В конверте лежало все то, о чем писал Алверон. Кредитное письмо выглядело подлинным произведением искусства, подписанным и снабженным печатями самого Алверона и его главного казначея.
Указ выглядел еще изящнее, хотя это казалось невозможным. Он был написан на толстом листе кремово-белого пергамента, подписан собственной рукой маэра и снабжен его родовой печатью и личной печатью самого Алверона.
Однако это не было письмо о покровительстве. Я тщательно прочитал его от первой до последней строки. Из того, что об этом нигде не говорилось, недвусмысленно следовало, что я не состою на службе у маэра и мы никак друг с другом не связаны. Тем не менее указ позволял мне свободно путешествовать и давал право выступать от его имени. Этот документ представлял собой замысловатый компромисс.
Я как раз заканчивал одеваться, когда в дверь снова постучали. Я вздохнул, отчасти ожидая, что это явились новые стражники, чтобы вышвырнуть меня из моих покоев.
Однако за дверью стоял еще один посыльный. Он принес серебряный подносик с еще одним письмом. На письме красовалась печать Лэклессов. А рядом лежало кольцо. Я взял его и озадаченно повертел в пальцах. Кольцо было не железное, как я рассчитывал, а деревянное, из светлого дерева. Сбоку на нем неровными буквами было выжжено имя Мелуан.
Я заметил, что мальчишка-посыльный стреляет выпученными глазами то на кольцо, то на меня. Более того, я обратил внимание, что стражники на кольцо не смотрят вовсе. Очень старательно не смотрят. Так, как люди не смотрят на что-нибудь ужасно интригующее.
Я протянул мальчишке свое серебряное кольцо.
— Отнеси-ка его Бредону, — сказал я. — И поживей!
* * *
Когда я отворил дверь, Бредон созерцал стражников.
— Ну, трудитесь на совесть, дети мои, — сказал он, шутливо постучав одного из них по груди тросточкой. Серебряная волчья голова на кирасе стражника слегка зазвенела, и Бредон улыбнулся, как дядюшка-весельчак. — Нам всем спокойнее благодаря вашей бдительности.