Во мне пробудилась надежда.
— Я еще слышал, что их зовут чандрианами, — сказал я.
Шехин кивнула.
— Я это тоже слышала. Но слово «ринта» подходит лучше.
Шехин окинула меня долгим взглядом и снова перешла на адемский.
— Судя по тому, что Темпи рассказывал о твоей реакции, ты уже встречался с таким существом прежде.
— Да.
— И ты хочешь повстречаться с ним снова?
— Да.
Я сказал это так уверенно, что сам удивился.
— У тебя есть цель?
— Да.
— Какая?
— Убить его.
— Убить такую тварь непросто.
Я кивнул.
— Ты собираешься использовать для этого то, чему тебя учил Темпи?
— Ради этой цели я использую все.
Я машинально хотел было сделать жест «абсолютно», но перевязанная рука помешала. Я сердито посмотрел на нее.
— Это хорошо, — сказала Шехин. — Твоего кетана для этого недостаточно. Он плох для такого взрослого человека, как ты. Для варвара — хорош. Для человека, который учился так мало, хорош, но в целом все равно плох.
Я изо всех сил постарался не выдать личной заинтересованности, в то же время жалея, что не могу показать рукой, насколько важен для меня этот вопрос.
— Шехин, я очень сильно хочу знать об этих ринтах как можно больше.
Шехин долго молчала.
— Я подумаю об этом, — сказала она наконец, сделав жест, который я истолковал как «содрогание». — О подобных вещах не стоит говорить походя.
Я, сохраняя бесстрастную мину, постарался сделать перевязанной рукой жест «глубокое почтительное желание».
— Спасибо, что согласилась подумать об этом, Шехин. Все, что ты можешь о них сказать, для меня дороже золота.
Вашет продемонстрировала сильный дискомфорт, потом вежливое желание и перемену. Пару оборотов назад я бы ничего не понял, но теперь я увидел, что она желает переменить предмет беседы.
Поэтому я прикусил язык и оставил эту тему. К тому времени я уже достаточно знал об адемах, чтобы понять: для того чтобы узнать побольше, лучше не настаивать. У себя в Содружестве я бы настоял на своем и не мытьем, так катаньем вытянул бы из собеседника все, что тот знает. Тут это не подействовало бы. Здесь могли сработать только безмолвие и бездействие. Требуется терпение. Пусть Шехин вернется к этой теме, когда сама сочтет нужным.
— Как я уже говорила, — продолжала Шехин. Признание помимо воли, — твой кетан плох. Но если ты будешь заниматься как следует в течение года, ты станешь равен Темпи.
— Ты мне льстишь.
— Не льщу. Я говорю тебе о твоих слабостях. Ты быстро учишься. Это ведет к опрометчивости, а опрометчивость противоречит летани. Вашет не единственная среди нас, кто считает, что в твоем духе есть нечто внушающее тревогу.
Шехин устремила на меня долгий взгляд. Она смотрела на меня дольше минуты. Потом красноречиво пожала плечами и взглянула на Вашет, одарив младшую женщину подобием улыбки.
— И все же, — странная мысль, — если я когда и встречала человека без единой тени на сердце, то разве что дитя, еще не научившееся говорить.
Она встала с кресла и обеими руками одернула свою рубаху.
— Идемте. Пойдем добудем тебе имя.
* * *
Шехин повела нас вверх по крутому каменистому склону горы.
С тех пор как мы вышли из школы, никто из нас не произнес ни слова. Я не знал, что сейчас будет, но спрашивать казалось неудобно. Это выглядело неподобающим, как если бы жених выпалил «Ну а что дальше-то?» в разгар собственной свадьбы.
Мы поднялись на поросший травой уступ, где росло наклонившееся дерево, крепко цеплявшееся за голый обрыв. Рядом с деревом была массивная деревянная дверь — один из скрытых домов адемов.
Шехин постучалась и сама отворила дверь. Внутри было совсем не как в пещере. Каменные стены были выглажены, пол выстелен полированными досками. Помещение оказалось куда просторнее, чем я думал: с высоким потолком и шестью дверьми, ведущими дальше в глубь утеса.
За низеньким столиком сидела женщина и что-то переписывала из одной книги в другую. Волосы у нее были белые, лицо морщинистое, как прошлогоднее яблоко. Мне пришло в голову, что за все время, проведенное мною в Хаэрте, это первый встреченный мною человек, который читает или пишет.
Старуха кивком приветствовала Шехин, потом обернулась к Вашет, и вокруг ее глаз разбежались морщинки. Радость.
— Вашет! — сказала она. — А я и не знала, что ты вернулась.
— Мы пришли за именем, Магуин, — сказала Шехин. Вежливая формальная просьба.
— За именем? — озадаченно переспросила Магуин. Она обвела глазами Шехин и Вашет, потом устремила взгляд на меня, стоявшего позади них, на мои огненно-рыжие волосы, на перевязанную руку…
— А-а! — сказала она, внезапно сделавшись серьезной.
Магуин закрыла свои книги и поднялась на ноги. Спина у нее была сгорбленная, и передвигалась она мелкими, шаркающими шажками. Она жестом подозвала меня поближе и медленно обошла вокруг, тщательно рассматривая меня с головы до ног. В лицо мне она старалась не смотреть, зато пристально разглядела мою перевязанную руку, перевернула ее, посмотрела на ладонь и на пальцы.
— Я бы хотела услышать твой голос, — сказала она, не отрывая глаз от моей ладони.
— Как тебе угодно, достопочтенная создательница имен, — сказал я.
Магуин взглянула на Шехин.
— Он надо мной издевается?
— Не думаю.
Магуин снова обошла вокруг меня, провела руками по плечам, по рукам, по затылку. Запустила пальцы мне в волосы, потом остановилась напротив и посмотрела мне прямо в глаза.
Глаза у нее были как у Элодина. Нет, не в мелочах. У Элодина глаза были зеленые, пронзительные и насмешливые, у Магуин — привычного адемского серого цвета, слегка слезящиеся и красноватые. Нет, сходство было в том, как она на меня смотрела. Кроме Элодина, я больше не встречал людей, которые умели смотреть так, словно ты — книга, которую они небрежно листают.
Когда Магуин впервые заглянула мне в глаза, я почувствовал себя так, словно из меня высосали весь воздух. На кратчайший миг я подумал, что ее может оттолкнуть то, что она увидит, однако, вероятно, это была всего лишь моя тревожность. В последнее время я слишком часто бывал на грани катастрофы, и, несмотря на то что мое недавнее испытание прошло удачно, где-то в глубине души я все еще ждал, когда прилетит второй сапог.
— Маэдре, — сказала она, по-прежнему не отводя взгляда. Отвернулась и направилась к своей книге.
— Маэдре? — переспросила Вашет. В ее голосе слышался чуть заметный намек на смятение. Она бы, возможно, сказала что-то еще, но Шехин замахнулась и отвесила ей затрещину.