— Это ужасно.
Манет, защищаясь, поднял руки перед лицом:
— Просто безобидный розыгрыш. — Он оглядел меня, — У тебя поэтому такое длинное лицо? Кто-то развел тебя на медяк?
Я покачал головой. Я не собирался рассказывать, что Амброз одурачил меня на целый талант.
— Угадай, кого только что изгнали из архивов?
Они тупо посмотрели на меня. Через минуту Симмон высказал очевидную догадку:
— Мм… тебя?
Я кивнул и начал ковыряться ложкой в бобах. На самом деле я не был голоден, но надеялся, что немного еды в желудке поможет стряхнуть налрутную вялость. Кроме того, моя натура не могла упустить возможность поесть.
— Тебя отстранили в первый же день? — спросил Симмон. — Это здорово затруднит изучение твоих чандриан.
Я вздохнул:
— Можно сказать и так.
— А на сколько тебя отстранили?
— Он сказал «изгоняется», — ответил я. — О времени не говорил.
— Изгоняется? — Манет поднял взгляд на меня, — Он не изгонял никого уже десяток лет. Что ты сделал? Помочился на книжку?
— Двое хранистов нашли меня внутри со свечой.
— Тейлу милосердный! — Манет положил вилку, его лицо впервые стало серьезным. — Старый Лори, наверное, был в ярости.
— Ярость — самое точное слово, — согласился я.
— Как тебе в голову взбрело идти туда с открытым огнем? — спросил Симмон.
— Я не мог себе позволить ручную лампу, — сказал я. — Поэтому хранист за столом дал мне свечу.
— Не может быть, — запротестовал Симмон.
— Погоди-ка, — сказал Манет. — Это был темноволосый такой парень? Хорошо одетый? С суровыми бровями? — Он гротескно нахмурился.
Я устало кивнул:
— Амброз. Мы еще вчера познакомились. И сразу неудачно.
— Его трудно пропустить, — осторожно сказал Манет, бросая многозначительный взгляд на людей вокруг. Я заметил, что далеко не одна пара ушей прислушивается к нашей беседе. — Кому-то следовало предупредить тебя держаться от него подальше, — добавил он еще тише.
— Матерь божья, — сказал Симмон. — Из всех людей тебе надо было поссориться с…
— Ну, что сделано, то сделано, — сказал я. Я уже начинал приходить в себя — голова стала не такой ватной и усталость прошла. Или побочные эффекты налрута кончались, или злость во мне выжигала туман утомления. — Он еще узнает, что я могу мочиться рядом с лучшими из них. Он пожалеет даже, что встретил меня, не то что помешал моим делам.
Симмон встревожился.
— Тебе не следует угрожать другим студентам, — сказал он с маленьким смешком, словно пытаясь перевести мои слова в шутку. Чуть тише он добавил: — Ты не понимаешь. Амброз — наследник баронства там, у себя, в Винтасе. — Он поколебался, глядя на Манета. — Господи, ну с чего хоть начать?
Манет наклонился вперед и заговорил в еще более конфиденциальном тоне:
— Он не один из тех дворянчиков, что крутятся здесь четверть-другую, а потом уезжают. Он здесь несколько лет и честно отработал свой путь до ре'лара. Кроме того, он не какой-нибудь седьмой сын, а перворожденный наследник. А его отец — один из двенадцати влиятельнейших людей во всем Винтасе.
— На самом деле он шестнадцатый по знатности, — прозаично сообщил Сим. — Королевская семья, принцы-регенты, мэр Алверон, герцогиня Самиста, Акулеус и Мелуан Лэклесс… — Он умолк под взглядом Манета.
— У него есть деньги, — просто сказал Манет. — И друзья, которых покупают за деньги.
— И люди, которые хотят выслужиться перед его отцом, — добавил Симмон.
— Дело в том, — серьезно сказал Манет, — что с ним просто не хотят связываться. В первый год здесь один из алхимиков поссорился с Амброзом. Амброз выкупил его долг у ростовщика в Имре. Когда парень не смог заплатить, его бросили в долговую тюрьму. — Манет разломил пополам кусок хлеба и намазал маслом. — К тому времени, как семья вызволила беднягу, у того уже развилась чахотка. Парень стал развалиной. И так и не смог вернуться к своим исследованиям.
— И магистры просто позволили этому случиться? — спросил я, не веря своим ушам.
— Все абсолютно законно, — сказал Манет все тем же тихим голосом. — И Амброз притом не был так глуп, чтобы выкупать долг самому. — Манет сделал презрительный жест. — За него работал кто-то другой, но он сделал так, чтобы все знали, что он за это в ответе.
— А еще была Табета, — мрачно сказал Сим. — Она подняла такой шум из-за того, что Амброз обещал жениться на ней. Потом она просто исчезла.
Теперь понятно, почему Фела так не хотела его обижать. Я махнул рукой в сторону Симмона.
— Я никому не угрожаю, — невинно заметил я, повысив голос, чтобы любой желающий мог легко меня расслышать. — Просто цитирую одно из моих любимых литературных произведений. Это из четвертого акта «Даэоники», где Тарсус говорит:
Я на него пущу огонь и глад,
Пока все вкруг него не опустеет.
Тогда все демоны во внешней тьме
Посмотрят в изумленье и поймут,
Что месть — святое право человека.
Повисла потрясенная тишина. Она распространилась по столовой чуть дальше, чем я ожидал, — очевидно, я недооценивал количество любопытствующих. Я снова вернулся к еде и решил пока помолчать. Мне нездоровилось, и я не желал сегодня еще каких-нибудь неприятностей.
— Некоторое время тебе это не понадобится, — спокойно сказал Манет после долгого молчания. — Но что касается изгнания из архивов и всего такого, я все же полагаю, тебе лучше знать… — Он неловко откашлялся. — Не надо покупать ручную лампу. Ты просто расписываешься за нее у входа и отдаешь, когда закончишь.
Он посмотрел на меня, словно волнуясь, какую реакцию может вызвать эта информация.
Я устало кивнул. Я был прав с самого начала: Амброз оказался не вполовину меньшим гадом, чем я думал, а в десять раз большим.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
ПЛАМЯ В СТЕКЛЕ
Артная была местом, где изготовлялась большая часть университетских ручных изделий. В здании размещались мастерские стеклодувов, столяров и плотников, гончаров и глазировщиков. Также там имелись большая кузница и плавильня, которые навсегда оставались в грезах любого металлурга.
Мастерская Килвина тоже располагалась в артефактной, или артной, как ее обычно называли. Внутри она была огромная, как амбар; в ней стояло по меньшей мере два десятка верстаков из толстого дерева, заваленных бесчисленными и безымянными инструментами, а также новыми проектами. Мастерская была сердцем артной, а Килвин — сердцем мастерской.
Когда я появился там, Килвин изгибал закрученный железный прут. Получалась некая странная конструкция, о которой можно было предположить только, что она зачем-то нужна магистру именно в таком виде. Увидев, как я заглядываю в мастерскую, Килвин швырнул прут на стол и пошел мне навстречу, вытирая руки о рубашку. Затем критически оглядел меня.