Большая перемена [= Иду к людям ] - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Садовников cтр.№ 45

И всё-таки Геннадий что-то утаил, и, может, основное, — Ганжа зря не будет махать руками. И конечно, этот малый способен вывести из себя кого угодно, даже ледяной столб, а блюстителей порядка и подавно. И всё же он не преступник.

За утренним туалетом и скудным холостяцким завтраком я обдумывал, как вызволить Ганжу из кутузки. Потом взял с этажерки одну из своих любимых книг, сунул в портфель и отправился к Светлане Афанасьевне. Я знал, где живёт наша филологичка, однажды, в сильный ливень, я после уроков, поймав такси, развёз по домам её и географичку.

А жила она на тихой тенистой улице, в старом одноэтажном особняке, где ей принадлежала, как сейчас это выяснится, небольшая однокомнатная квартирка. Я вошёл во двор, проследовал вдоль кирпичной белёной стены, увитой чёрным одичавшим виноградом, и постучал в дверь над крылечком в три низких ступени.

Светлана Афанасьевна уже была на ногах, причёсана, одета и, главное, свежа, в отличие от меня, ещё смурного после ранней побудки. Она походила на петербургских барышень со знаменитых Бестужевских курсов своим изяществом и светлым одухотворённым лицом. Такими их я себе представлял по книгам и снимкам из дореволюционных журналов. Только эти барышни носили длинные платья до пят и не бегали по строительным лесам в защитной пластиковой каске, гоняясь за своими учениками.

«Не будь Лины, я бы непременно влюбился в Светлану, до того она мила и элегантна. Надеюсь, это произведёт впечатление и на милицейских чинов», — подумал я, любуясь Светланой Афанасьевной.

— Вы мне нужны, — сказал я с чувством.

— Нестор Петрович, что с вами? Вы не в себе? — забеспокоилась Светлана Афанасьевна.

— Вы угадали. — И я рассказал о беде, случившейся с Ганжой, а закончил так: — А вы поможете вытащить его из милиции!

— Ни за что! — воскликнула Светлана Афанасьевна. — Пусть его спасают другие. Те, кто рядом!

— Вы обиделись на ученика?! Ай-яй-яй, уж от вас-то я такого не ожидал, — искренне признался я и пошутил: — А может, это ревность?

— Я ревную Ганжу? Нестор Петрович, вы действительно сегодня не в себе, — сказала Светлана Афанасьевна запунцовев.

— Тогда помогите нам обоим.

— Так и быть, я помогу. Но лично вам. И в последний раз. Вечно вы меня втягиваете в какие-то истории, — пожаловалась она.

— На то я и учитель истории, — сострил я и понял: крайне неудачно. И малодушно списал это на раннее утро.

На улице мы поймали такси и поехали в пятое отделение. По дороге я посвятил спутницу в свой план.

— Ну как? — спросил я с небольшим налётом самодовольства.

— По-моему, вы заразились от Ганжи. — И Светлана Афанасьевна обречённо махнула рукой: — А, делайте что хотите.

Начальником отделения был пожилой подполковник в тёмно-синем милицейском мундире, сидевший в прокуренном кабинете с зарешечёнными окнами.

— Что у вас? — спросил он невыразительным механическим голосом и, наверно, в двадцатый раз за это утро, будто работал на конвейере, а мы к нему приплыли на ленте. Мой расчёт на привлекательность спутницы не оправдывался, начальник остался к ней равнодушен.

— Мы с поручением из вашего горотдела, — соврал я нахально и впрямь в духе Ганжи. — Насколько нам известно, вас намерены представить к очередному званию. И нас попросили… Мы — педагоги. Светлана Афанасьевна — учитель языка и литературы. И нас попросили аттестовать вас по части вашей грамотности. То есть как вы пишете, много ли ошибок. Грамматических, естественно.

— Какая-то мухретика! Раньше такого не было. Кому какое делю, как я пишу? Важно, как борюсь с преступностью! — Подполковник даже побагровел от возмущения.

— Времена меняются. Новые веяния, — вздохнул я сочувственно. — Сейчас идёт кампания за повышение культуры. На производстве, в государственных учреждениях и, в частности, в правоохранительных органах. Нам так и сказали: «Милиция помимо прочего должна быть и образцом культуры».

— И что же? Вы будете меня экзаменовать? — угрюмо пробурчал подполковник.

— Ну что вы?! Мы проведём коротенький диктант. Проверим, как вы написали. И вынесем своё заключение. Вот и вся недолга.

За моей спиной горестно вздохнула Светлана Афанасьевна. Подполковник метнул в мою соратницу встревоженный взгляд и оробело спросил:

— И когда же вы собираетесь диктовать?

— Прямо сейчас и продиктуем. Раз-раз! И в дамки!

— Но у меня нет тетрадки, где писать, — сказал подполковник, стараясь отсрочить неприятную процедуру.

— Хватит и листа простой бумаги, — захлопнул я дверцу ловушки.

Подполковник позвонил какому-то Митякову и наказал: к нему никою не пускать, даже самого министра! Затем он достал из стола лист писчей бумаги, взял авторучку и замер, приготовясь к диктанту.

— Светлана Афанасьевна, диктовать будете вы. Это по вашей части, — напомнил я и, достав из портфеля любимую книгу, вручил соратнице. Или подельнице, выражаясь на языке, близком подполковнику.

Светлана Афанасьевна глянула на обложку, на её лице появилось изумление, но она его подавила и, открыв первую страницу, стала медленно, делая паузы, диктовать:

— «Пусть грубые смертные толкуют обо мне, как им угодно, — мне ведомо, на каком худом счету Глупость даже у глупейших, — всё же я дерзаю утверждать, что моё божественное присутствие, и только оно одно, веселит богов и людей…»

— Как-то не по-нашему. Небось Хемингуэй? — спросил подполковник, давая понять: он не чужд литературе.

— Эразм Роттердамский. «Похвала глупости», — пояснил я.

— Да разве можно хвалить глупость? — удивился подполковник.

— Это сатира, — пояснила Светлана Афанасьевна.

— А, понятно. И юмор.

Подполковник писал старательно, выводя каждую букву. Когда он добрался до конца страницы, я остановил диктовавшую.

— Этого достаточно. А теперь, товарищ Гущин, погуляйте. А мы посмотрим, что у вас получилось.

— Можно я погуляю прямо здесь? — несмело попросил подполковник.

Светлана Афанасьевна села на его место, и её красный гранёный карандаш запорхал по странице, роняя красные знаки. Я стоял за её плечом.

Гущин нервно ходил по кабинету, бросал в нашу сторону тревожные взгляды.

Наконец Светлана Афанасьевна исправила букву в последнем слове и отложила карандаш. Гущин бросился к нам с воплем:

— Ну как?

— Мягко говора, неважно. Даже не тянет на двойку. — Я показал страницу, густо усеянную красными чёрточками и буквами. Красного цвета, пожалуй, было больше, чем синих чернил.

— А нельзя ли как-то это… — подполковник не отважился произнести необходимое слово. Его лицо шло алыми пятнами.

— Нельзя ли как-то это скрыть? А в заключение написать нечто противоположное? Мы вас поняли верно? — спросил я, дивясь своему цинизму.