— Нет, я не смогу… не смогу.
— Сможешь. Придется смочь. И особенно после полудня. Это
очень важно. Если придется взять кость, у тебя могут возникнуть всякие
неприятные ощущения. Например, голова заболит или будет тошнить. Но это быстро
пройдет. Ты понял?
— Да.
— И ты сделаешь, как я сказал?
— Да, но зачем вам куда-то идти? — всхлипнул Джейк.
— Просто так нужно.
Стрелок вновь уловил в глазах Джейка словно бы отблеск стали
— завораживающий и загадочный, как рассказ мальчика про неведомый город, где
дома так высоки, что их верхушки в прямом смысле слова скребут по небу. Мальчик
напоминал ему даже не Катберта, а Алана, еще одного его близкого друга. В
отличие от шутника и задиры Катберта Алан был тихим и скромным. И на него
всегда можно было положиться. И он ничего не боялся.
— Хорошо, — сказал Джейк.
Стрелок осторожно положил челюсть на землю рядом с остывшим
кострищем. Она ухмылялась в высокой траве, точно какое-нибудь истлевшее
ископаемое, которое снова увидело дневной свет после долгой и беспросветной
ночи длиной в пять тысяч лет. Джейк старался на нее не смотреть. Лицо мальчика
было бледным и несчастным. Стрелок даже подумал, может быть, усыпить паренька и
расспросить его обо всем, что случилось с ним в круге камней, но потом
рассудил, что он немногого этим добьется. Он и так уже знал, что дух из круга
камней, вне всяких сомнений, Демон и, вполне вероятно, оракул. Демон, лишенный
формы и тела, бесплотная сексуальная аура, наделенная даром ясновидения. Ему
вдруг подумалось не без язвинки, уж не душа ли это Сильвии Питтстон, той
необъятной толстухи, чье мелочное торгашество религиозными откровениями и
привело к столь трагичной развязке в Талле… но нет. Это не Сильвия. Камни круга
дышали древностью — они ограждали обиталище демона, обозначенное задолго до
начала истории этого мира. Существо в круге — древнее… и коварное. Но стрелок
знал, как говорить с оракулом, и был уверен, что мальчику не придется
воспользоваться костяным мойо, оберегом. Голос и разум пророчицы будут заняты
им, стрелком. Более чем. А ему нужно выведать кое-что, несмотря на весь риск… а
риск был, и немалый. И все-таки ради Джейка, ради себя самого ему нужно было
добыть эти сведения. Во что бы то ни стало.
Стрелок открыл свой кисет и, порывшись в табаке, достал
крошечный предмет, завернутый в обрывок белой бумаги. Он покатал его в пальцах,
которых уже очень скоро не будет, и рассеянно взглянул на небо. Потом развернул
бумажку и извлек содержимое — маленькую белую таблетку с пообтершимися за годы
странствий краями.
Джейк с любопытством взглянул на нее.
— Это что?
Стрелок издал короткий смешок.
— Корт часто рассказывал нам легенду о том, как древние боги
решили поссать над пустыней — и так получился мескалин.
Джейк озадаченно нахмурился.
— Это такое снадобье, — пояснил стрелок. — Но не из тех,
которые усыпляют. А такое, которое, наоборот, взбадривает. Ненадолго.
— Как ЛСД, — сказал мальчик, и его взгляд снова стал
озадаченным.
— А что это? — спросил стрелок.
— Я не знаю, — ответил Джейк. — Просто слово всплыло. Это,
наверное, оттуда… ну, вы понимаете. Оттуда, что было раньше.
Стрелок кивнул, но все-таки он сомневался. Он никогда не
слыхал, чтобы мескалин называли ЛСД. Этого не было даже в древних книгах
Мартена.
— А это вам не повредит? — спросил Джейк.
— До сих пор не вредило, — уклончиво отозвался стрелок и
понял сам, что его ответ прозвучал не особенно убедительно.
— Мне это не нравится.
— Не бери в голову.
Стрелок опустился на корточки, отхлебнул воды из бурдюка и
проглотил таблетку. Как всегда, реакция наступила мгновенно: рот, казалось,
переполнился слюной. Стрелок уселся перед потухшим костром.
— А когда эта таблетка подействует? — спросил Джейк.
— Не сразу. Помолчи пока, ладно?
И Джейк замолчал. Он сидел тихо, и только в его напряженном
взгляде читалось неприкрытое подозрение, пока он наблюдал, как стрелок
совершает свой неспешный ритуал: чистит револьверы.
Стрелок убрал револьверы в кобуры.
— Сними рубашку, Джейк, и дай ее мне.
Джейк с явной неохотой — может быть, он стеснялся своих
выпирающих ребер — стянул через голову вылинявшую рубашку и протянул ее
Роланду.
Стрелок достал иголку, которую всегда носил при себе в
боковом шве джинсов, потом нитки — из пустой ячейки в патронташе — и принялся
зашивать длинную прореху на рукаве рубашки. Потом он вернул рубаху Джейку и тут
же почувствовал, что мескалин начинает действовать: желудок стянуло, а все тело
как будто свело судорогой.
— Мне пора, — сказал он, поднимаясь на ноги.
Мальчик тоже приподнялся; по его лицу прошла тень
беспокойства, а потом он сел обратно.
— Вы там поосторожнее, — сказал он. — Пожалуйста.
— Не забывай про челюсть.
Проходя мимо, стрелок положил руку на голову Джейку и
потрепал его по светлым, цвета созревающей кукурузы волосам. Испугавшись
собственного порыва, стрелок коротко хохотнул. Джейк смотрел ему вслед с
тревожной улыбкой — смотрел, пока стрелок не скрылся из виду в сплетении ив.
5
Стрелок направился к кругу камней, остановившись всего лишь
раз, чтобы напиться прохладной воды из ручья. Склонившись к воде, он увидел
свое отражение в крошечной заводи, обрамленной мхом и плавучими листами
кувшинок; на миг стрелок за-, мер, зачарованно глядя на себя, как Нарцисс. Его
сознание уже начало перестраиваться, течение мыслей замедлилось, преодолевая,
казалось, возросшую многозначность каждого понятия, каждого импульса
восприятия. Вещи вдруг обрели глубину и весомость, прежде сокрытые. Стрелок
помедлил еще мгновение, потом поднялся и вгляделся в сплетение ив. Сквозь ветви
струился свет солнца — золотистый и будто сотканный из пылинок. Стрелок постоял
пару секунд, наблюдая за пляской пылинок и крошечных мошек, а потом пошел
дальше.
Прежде это снадобье частенько его раздражало: его «эго»,
слишком сильное (а может, еще и слишком примитивное), не получало удовольствия
от того, что его затеняли, отодвигали на задний план, делая мишенью для более
чутких, более проникновенных эмоций — они щекотали его, как кошачьи усы, и его
это бесило. Но на этот раз ему было спокойно. И это было хорошо.
Он вышел на поляну, вступил в круг и встал там, позволив
своим мыслям течь свободно. Да, теперь оно надвигалось быстрее, настойчивее и
жестче. Трава резала глаз своей зеленью; казалось, стоит только коснуться ее
рукой, и рука тоже окрасится в зеленый. Он еле сдержал шаловливое искушение —
попробовать.