Роланд кивнул.
— И эти кольца. Когда она их увидела, она была действительно
потрясена. Она попыталась этого не показать, но все равно было видно.
— Если эти две женщины не подозревают, что они существуют в
одном теле, что с ними что-то творится неладное, если у каждой — своя
непрерывная цепь воспоминаний, частично реальных, частично вымышленных, чтобы
заполнить провалы, которые возникают, когда она заменяет другую, что нам тогда
с нею делать? — спросил Роланд. — Как нам с нею, вообще, ужиться?
Эдди пожал плечами.
— Меня не спрашивай. Это твои заморочки. Это ты все
твердишь, что она тебе нужна. Черт возьми, ты головой своей рисковал, чтобы ее
сюда перетащить, — Эдди на мгновение задумался, вспомнил, как он занес нож над
горлом Роланда, и вдруг рассмеялся, хотя в этом не было ничего смешного.
Рисковал головой, В ПОЛНОМ СМЫСЛЕ СЛОВА, дружище, подумал он про себя.
Они помолчали. Одетта мирно спала, дыша глубоко и ровно.
Стрелок собирался уже еще раз предупредить Эдди, чтобы тот держался настороже,
и объявить (причем достаточно громко, чтобы и Госпожа, если она вдруг не спит,
а притворяется, тоже услышала), что он собирается залечь спать, как вдруг Эдди
сказал одну вещь, которая вспыхнула молнией в сознании Роланда и помогла ему —
хотя бы частично — понять все то, что ему так отчаянно нужно было узнать.
В самом конце, когда они уже прошли через дверь.
В самом конце она переменилась.
А он что-то такое понял, что-то такое…
— Вот что я тебе скажу, — Эдди задумчиво поворошил угольки
костра клешнею краба, которым они только что поужинали. — Когда ты ее провозил,
мне показалась, что это я шиз.
— Почему?
Эдди задумался, но потом лишь пожал плечами. Объяснить было
очень непросто, или, быть может, он просто устал.
— Это не важно.
— Почему?
Эдди внимательно посмотрел на Роланда, понял, что тот задает
серьезный вопрос из серьезных соображений — по крайней мере, ему так
показалось, — и на минуту задумался.
— Это действительно трудно будет объяснить, старик. Я
смотрел в эту дверь. И то, что я там увидел, меня напугало до чертиков. Когда
кто-нибудь движется с той стороны этой двери, у тебя впечатление такое, как
будто ты движешься вместе с ним. Ты понимаешь, о чем я.
Роланд кивнул.
— Ну так вот, я смотрел в эту дверь, как в кино… ладно, это
не важно, потом объясню… до самого конца. А когда ты развернул ее лицом сюда, я
увидел себя. Это как… — Он не сумел подобрать нужного слова. — Не знаю. Как
будто я видел свое отражение в зеркале, но это было не зеркало, потому что…
потому что мне показалось, что я вижу кого-то другого. Как будто меня вывернуло
наизнанку. словно я находился в двух местах одновременно. Черт, не знаю, как
это объяснить.
Но стрелка словно громом поразило. Именно это он и
почувствовал, когда они проходили через дверь, именно это с нею и произошло…
нет, не с нею, а с ними: в какой-то момент Одетта и Детта увидели друг друга,
но не так, как бывает, когда ты смотришься в зеркало — а когда смотришь на
кого-то другого. Зеркало вдруг превратилось в оконное стекло. Одетта увидела
Детту, Детта — Одетту, и панический ужас обуял их обоих.
Они знают, — мрачно подумал стрелок. Может быть, раньше они
и не знали, но теперь они обе знают. Если даже каждая будет пытаться скрыть это
от себя самой, все равно они видели, поняли и, может быть даже, запомнили…
— Роланд?
— Что?
— Просто хотел убедиться, что ты не заснул с открытыми
глазами. А то у тебя сейчас был такой вид, как будто ты отлетел далеко и надолго.
— Если и так, я уже вернулся, — сказал стрелок. — Я сейчас
лягу спать. А ты, Эдди, запомни, что я сказал: будь начеку.
— Я послежу, — уверил его Эдди, но Роланд знал, что будь он
хоть трижды больным, сегодня ночью следить и бдить предстоит ему.
А все остальное уже вытекает из этого обстоятельства.
7
После всех этих шумных событий Эдди и Детта Уолтер очень
скоро опять заснули (Детта, правда, скорей не заснула, а впала в какую-то
бессознательную прострацию, завалившись набок в своей коляске, повиснув на
опутывающих ее веревках.)
Стрелок, однако, не спал.
Мне нужно будет столкнуть их обеих друг с другом, — думал
он, и ему не был нужен никакой Эддин «спец из дурки», чтобы понимать, что
борьба эта будет не на жизнь, а на смерть. Если светлая личность, Одетта,
одержит верх, все еще может закончиться благополучно. Если же победит темная, с
нею будет все кончено.
Однако он чувствовал, что в этой борьбе нужно будет добиться
не чьей-то гибели, а воссоединения. Он уже понял, что для него — для них — есть
кое-что ценное в этой низменной неуступчивости и строптивости Детты Уокер. Она
нужна ему, но только так, чтобы держать ее под контролем. Да, путь предстоит
нелегкий. Она принимала их с Эдди за каких-то чудовищ, которых она называла
«белыми мудаками». Это — всего лишь опасный бред, но на пути к Башне им
встретятся настоящие чудища: омарообразные твари не первые и не последние.
Женщина из разряда «буду держаться, пока не сдохну», в сознание которой он
вошел на той стороне двери и которая ночью сегодня опять появилась, была бы как
нельзя кстати, если дело дойдет до столкновения с этими чудищами, но только в
том случае, если ее удастся обуздать спокойною человечностью Одетты Холмс — и
особенно сейчас, когда на руке у него не хватает двух пальцев, патроны почти на
исходе, и опять начинается жар.
Но это уже шаг вперед. Если у меня получится сделать так,
чтобы они признали существование друг друга, они тут же вступят в борьбу. Вот
только как это сделать?
Он так и не спал этой долгой ночью, а все думал и думал. Жар
разгорался, но ответа Роланд так и не нашел.
8
Эдди проснулся незадолго до рассвета, увидел, что стрелок
сидит у потухшего костра, по-индейски закутавшись в одеяло, и подсел к нему.
— Как самочувствие? — спросил он, понизив голос. Госпожа еще
не проснулась: она крепко спала в своем кресле, опутанная веревками, и лишь
иногда вздрагивала во сне, стонала и бормотала что-то неразборчивое.
— Нормально.
Эдди обвел его оценивающим взглядом.
— А видок у тебя неважный.
— Спасибо, Эдди, — сухо ответил стрелок.
— Тебя всего трясет.
— Это пройдет.
Госпожа снова вздрогнула и застонала — на этот раз одно
слово прозвучало почти разборчиво. Она, кажется, пробормотала: «Оксфорд».