Блейн – истина.
Блейн – истина.
Что сказала сыну тень отца Гамлета? В здоровом замке –
здоровый дух, и это истина.
Блейн – истина.
За Блейном нужен глаз да глаз. Блейн – мучитель, и это
истина.
Я совершенно уверен, что Блейн опасен, и это истина.
Когда часы опасны? Когда они бьют, и это истина.
Блейн – истина.
Я хочу вернуться, и это – истина.
Я должен вернуться, и это – истина.
Если я не вернусь, я сойду с ума, и это – истина.
Если я не найду камень розу дверь, домой возврата нет, и это
истина.
Чух-чух, и это – истина.
Чух-чух. Чух-чух.
Чух-чух. Чух-чух. Чух-чух.
Чух-чух. Чух-чух. Чух-чух. Чух-чух.
Я боюсь. Это – истина.
Чух-чух.
Джейк медленно оторвал взгляд от листа. Сердце у него
колотилось так сильно, что перед глазами плясал яркий свет – каждый отчаянный
толчок в груди отзывался коротким слепящим сполохом, словно сетчатка Джейка
запечатлела работу фотовспышки.
Воображение нарисовало ему мисс Эйвери, протягивающую его
"Итоговое эссе" родителям. Рядом с мисс Эйвери стоял мистер Биссетт,
серьезный и мрачный. Джейк услышал бесцветный внятный голос мисс Эйвери:
"Ваш сын серьезно болен. Если нужны доказательства, вот его "Итоговое
эссе" – взгляните".
"Уже около трех недель Джон сам не свой", –
прибавил мистер Биссетт. – "По временам он кажется испуганным, и постоянно
– как в тумане… где-то витает, если вы понимаете, о чем я. Je pense John est
fou… comprenez-vous?" (Я думаю, Джон сошел с ума… понимаете? – фр.)
Снова мисс Эйвери: "Вы случайно не держите дома
сильнодействующие психотропные средства? Джон не может иметь к ним
доступ?"
Насчет психотропных средств Джейк был не в курсе, зато знал,
что в нижнем ящике письменного стола у себя в кабинете отец держит несколько
граммов кокаина. И непременно решит, что сын запустил туда руку.
– Теперь, с вашего позволения, несколько слов об
"Уловке 22" ("Уловка 22", иначе "Поправка 22", –
сатирический роман американского писателя Джозефа Хеллера), – обращаясь к
классу, сказала от доски мисс Эйвери. – Для шестого и седьмого классов это
очень спорнаякнига, но раскройте душу ее особому очарованию,и она вас
положительно околдует. Если угодно, можете думать об этом романе, как о комедии
сюрреалий.
"Еще не хватало про это читать,– подумал Джейк. – Да у
меня вся жизнь– сплошные сюрреалии, и ничего смешного в этом нет".
Он вновь обратился к "Итоговому эссе". Последняя
страница. Ни единого слова, взамен – еще одна картинка, вклеенная им в
сочинение. Фотография пизанской Падающей башни, густо исчерканная черным
восковым карандашом: темные, жирные, поблескивающие линии метались и петляли,
свиваясь кольцами, выписывая безумные вензеля.
Джейк совершенно ничего не помнил об этом.
Совершенно ничего.
В ушах у него зазвучали слова отца, адресованные мистеру
Биссетту: "Fou… (сумасшедший, здесь: не в своем уме – фр.). Да, он определенно
fou. Мальчишка, просравший свой шанс в школе "Пайпер", НЕ МОЖЕТ не
быть fou, вы согласны? Ну что ж… я сумею решить эту проблему. Решать проблемы
моя специальность. Ответ – "Солнечная долина". Ему нужно некоторое
время провести в "Солнечной долине". Будет плести корзинки,
успокоится, соберется. Вы, ребята, за нашего парня не волнуйтесь; работать он
умеет, не то что таиться".
Неужели, если станет известно, что у него не все дома, его
действительноупрячут в психушку? Джейк полагал, что ответ на этот вопрос –
большое "будьте покойны!" Отец ни под каким видом не потерпит в своем
доме сумасшедшего. Возможно, лечебница, куда поместят Джейка, будет называться
не "Солнечная долина", а как-нибудь иначе, но от этого не исчезнут ни
решетки с окон, ни неслышно рыскающие по коридорам молодые люди в белых халатах
и мягких тапочках. Зоркие молодые люди с мощной мускулатурой. Молодые люди,
имеющие доступ к шприцам и ампулам, полным искусственного сна.
"Всем расскажут, что я уехал, – подумал Джейк.
Поднимающаяся волна паники временно заглушила голоса, спорившие у него в
голове. – Скажут, что я проведу год у тетки, в Модесто… или в Швеции, по
студенческому обмену… или в открытом космосе, на ремонте спутников… Мама будет
против… но мама поплачет и согласится. У нее есть ее хахали, а потом, она
всегдас ним соглашается. Она… они… я…"
Джейк почувствовал, что к горлу подступает пронзительный
крик, и крепко сжал губы, чтобы сдержаться. Вновь опустив взгляд к неразберихе
диких черных каракулей, клубившихся поверх изображения Падающей башни, он
подумал: "Надо выбраться отсюда. Надо уйти, сейчас же".
Он поднял руку.
– Да, Джон, в чем дело? – мисс Эйвери смотрела с легким
раздражением, которое приберегала для учеников, перебивающих ее посреди лекции.
– Мне хотелось бы на минутку отлучиться, если можно, –
сказал Джейк.
Очередной образчик "пайперизма". Пайперовцам не
полагалось "сливать водичку", "ходить по-маленькому" или,
Боже сохрани, "по-большому". По молчаливому соглашению ученики школы
"Пайпер" считались слишком совершенными для того, чтобы в процессе
своего бесшумного, как того требовал хороший вкус, скольжения по жизни
производить шлаки. Изредка кто-нибудь испрашивал разрешения "на минутку
отлучиться" – и все.
Мисс Эйвери вздохнула.
– Это обязательно, Джон?
– Да, мэм.
– Хорошо. Возвращайся как можно скорее.
– Да, мисс Эйвери.
Джейк встал, закрыл папку, взял ее в руки, потом неохотно
выпустил. Бесполезно. Мисс Эйвери покажется странным, что он берет с собой в
туалет "Итоговое эссе". Нужно было сперва изъять из папки
компрометирующие страницы и затолкать их в карман, а уж потом просить
разрешения на минутку отлучиться. А теперь слишком поздно.
Джейк пошел по проходу к дверям. Папка осталась на парте,
сумка с книгами – под партой.
– Успехов, Чэмберс, – прошептал Дэвид Суррей и хихикнул в
кулак.
– Дэвид, умолкни, – велела мисс Эйвери уже с нескрываемым
раздражением, и весь класс захохотал.
Джейк тем временем добрался до двери в коридор, взялся за
ручку, и в ту же секунду в нем возродилась надежда, нахлынула прежняя
уверенность. "Вот она, эта дверь – та самая. Я открою ее, и сюда хлынет
ослепительное солнце пустыни. В лицо повеет сухой ветер. Я шагну за порог и
никогда больше не увижу этого класса".