— Граждане, — сказал Диллон, — по молодости лет я не смею высказывать свое мнение перед людьми столь почтенными, столь многоопытными. Однако все только что услышанное нами от главнокомандующего, на мой взгляд, неопровержимо доказывает, что возможности защищаться у нас нет; я бы считал самым правильным двинуться во Фландрию и начать там боевые действия против австрийских Нидерландов; тем самым мы помешаем противнику возвратиться в Брюссель, а заодно ускорим своим присутствием начало революции в этом городе.
Диллон поклонился и сел; поднялся генерал Моне.
— Отдавая должное моему юному коллеге, — сказал он, — я не могу, однако, не заметить, что, на мой взгляд, отступив во Фландрию, мы покинули бы тот пост, на который поставила нас Франция. Мы единственная защита Парижа от вражеского нашествия. Я предлагаю отступить к Шалону и выстроить оборону вдоль Марны.
В это мгновение вестовой доложил, что всадник, только что прибывший из Вердена, просит незамедлительно провести его к главнокомандующему.
Дюмурье обвел глазами членов совета. Все они явно жаждали узнать новости.
— Пусть войдет, — приказал он.
Жак Мере появился в зале совета одетый наполовину в гражданское платье, наполовину в мундир представителей народа: на нем были синий редингот с широкими отворотами, шляпа с трехцветными перьями, лосины, мягкие сапоги до колен; за поясом — сабля и два пистолета. От быстрой езды весь его наряд покрылся густой пылью.
— Граждане, — сказал Жак, — я привез вам дурные вести; их следует сообщать безотлагательно, именно поэтому я настоятельно просил принять меня. Верден сдан врагу; Борепер, комендант города, застрелился. Генерал Гальбо отступает к Парижу через Клермон и Сент-Мену. Я же прибыл к вам по поручению Дантона, дабы напомнить, что судьба Франции — в ваших руках.
С этими словами он подошел к главнокомандующему и передал ему письмо Дантона.
Дюмурье поклонился, взял письмо и, не читая, обратился к членам совета:
— Граждане, каково мнение большинства?
Три генерала, которые до сих пор хранили молчание, встали, и один из них от своего имени и от имени двух остальных заявил:
— Генерал, мы разделяем точку зрения генерала Моне.
— Иначе говоря, вы за то, чтобы отступить к Шалону и выстроить оборону вдоль Марны.
— Да, гражданин генерал, — в один голос ответили все трое.
— Превосходно, граждане, — сказал Дюмурье, — я извещу вас о своем решении.
Затем он закрыл заседание, простился с офицерами и отпустил их.
Оставшись наедине с Жаком Мере, он сказал:
— Гражданин представитель, ты нуждаешься в ванне, хорошем завтраке и удобной постели; все это ты найдешь в моем доме, если окажешь мне честь поселиться в нем.
— С радостью, — отвечал Жак, — тем более что нам есть о чем говорить, ведь, судя по всему, мы скоро получим из Парижа новости еще более удивительные и тревожные, чем те, что я привез нынче из Вердена.
Дюмурье улыбнулся с галантностью истинного дворянина, поклонился и повел гостя в столовую, где их уже ожидали, чтобы сесть за стол, Вестерман и Фабр д'Эглантин.
— Граждане, — сказал Дюмурье этим двоим, — завтракайте как можно скорее; мы получили такие вести, которые требуют от нас безотлагательных действий. Вы, Вестерман, отправитесь в Мец и передадите Келлерману приказ как можно скорее выступить в поход и соединиться с моими войсками в Вальми. Вы, Фабр, оседлаете коня и помчитесь во весь опор в Шалон, остановите там отряд Гальбо и передадите его людям мой приказ отправиться в Ревиньи-о-Ваш и охранять истоки Эны и Марны до тех пор, пока я не отдам нового приказа.
Вестерман и Фабр д'Эглантин недоуменно взглянули на Дюмурье.
— Этот господин, — пояснил тот, указывая на Жака Мере, — послан ко мне Дантоном с теми же полномочиями, что и вы. Он останется со мной и сумеет при необходимости размозжить мне голову.
— Но ведь наш долг — оставаться подле тебя, гражданин генерал, а не скакать туда, куда ты нас пошлешь, — возразил Вестерман.
— Наш долг — служить отечеству, и для этой цели я, главнокомандующий Восточной армии, приказываю вам, Вестерман, отправиться в Мец и доставить ко мне Келлермана, а если не Келлермана, то его двадцать тысяч солдат и офицеров. У вас в кармане будет лежать приказ об увольнении Келлермана и вашем назначении на его место. Что до вас, Фабр, вы отправитесь в Клермон и остановите отступление. Если Гальбо попытается оказать сопротивление, вы арестуете его и, связав по рукам и ногам, доставите в Комитет общественного спасения. Точно таким же образом поступлю я со всяким, кто попробует мне противиться.
Пока вы будете завтракать, я напишу приказы, а гражданин Мере примет ванну, после чего я посвящу его в мои намерения. Итак, завтракайте, дорогие друзья, а тебя, гражданин, мой слуга проводит в ванную комнату; где столовая, ты уже знаешь; после ванны возвращайся сюда.
Фабр и Вестерман принялись за трапезу. Дюмурье затворился в своем кабинете, примыкавшем к столовой. А Жак Мере последовал за слугой генерала в ванную.
XXV. ФРАНЦУЗСКИЕ ФЕРМОПИЛЫ
Когда Жак Мере, на совесть вымытый стараниями генеральского слуги, в платье, превосходно вычищенном одним из гусаров, вошел в столовую, там его в полном одиночестве уже поджидал Дюмурье.
— Гражданин, — сказал он Жаку Мере, — я ничуть не удивляюсь тому, что Дантон не доверяет мне и постоянно шлет ко мне своих агентов, но я хочу успокоить его, да и вас тоже.
Жак Мере поклонился.
— Дела обстоят скверно, — продолжал Дюмурье, — но человеку моего закала это на руку. Сражение, которое я дам, либо спасет, либо погубит Францию. Я честолюбив и хочу связать свое имя со славной победой. Я хочу, чтобы люди говорили: «Пруссаки были в пяти днях пути от Парижа; Дюмурье, человек безвестный, спас нацию»; заметьте, я говорю: «нацию». Другие полководцы — Виллар в Денене, маршал Саксонский в Фонтенуа — спасали королевство, а Дюмурье в Аргонне спасет нацию. Аргоннский лес станет французскими Фермопилами. Я отстою их и буду удачливее Леонида.
А теперь давайте завтракать!
Он сел за стол и позвонил в колокольчик.
— Позови Тувено и моих ординарцев, — приказал Дюмурье слуге, одновременно жестом приглашая Жака Мере к столу.
Через несколько секунд в комнату вошел высокий молодой человек в мундире командующего бригадой. На вид ему было тридцать — тридцать два года; глаза его обличали твердый характер и острый ум. Он поклонился Дюмурье, который непринужденно протянул ему руку.
— Командир бригады Тувено, — отрекомендовал его Дюмурье, — мой верный адъютант и подчас советник. А это — гражданин Жак Мере, врач, а ныне представитель народа, которому поручено находиться при мне неотлучно.