Стеклянные книги пожирателей снов - читать онлайн книгу. Автор: Гордон Далквист cтр.№ 100

Купе были пусты. Добежав до вагона, Чань рывком распахнул дверь, запрыгнул внутрь, захлопнул ее за собой и пошел по коридору. Вагон тоже оказался пустым. Для такого позднего часа это было неудивительно, в особенности еще и потому, что садившиеся в вагон пассажиры были, судя по всему, единой группой. Они определенно расселись где-то все вместе, и Чань практически не сомневался, что к ним присоединится и миссис Марчмур, как только убедится, что его здесь нет. Он прошел второй с конца вагон и перебрался в третий, но, оглянувшись, вздрогнул, потому что через стеклянные двери увидел, как коридоры двух вагонов наводняются красными мундирами — они сели в поезд. Чань бросился бегом. Купе третьего вагона тоже были пусты — он, пробегая мимо них, почти и не заглядывал туда. Добравшись до конца третьего вагона, он остановился как вкопанный. Тут дверь была иной. Она открывалась на небольшую открытую платформу с висящими по бокам цепочками вместо перил. За ней был следующий вагон, отличавшийся от других, — черного цвета с золотыми обводами и неприступной стальной дверью. Чань нажал на ручку. Дверь оказалась заперта. Он повернулся и, увидев красные мундиры в конце коридора, понял, что оказался в ловушке.

Поезд, дернувшись, тронулся с места. Чань посмотрел направо и увидел, как поплыла назад платформа. Не размышляя больше ни секунды, Чань перепрыгнул через цепочку и тяжело приземлился на четвереньки. Воздух вырвался из его легких с каким-то резким, зловещим хлопком. Он с трудом поднялся на ноги с усыпанной гравием земли. Поезд продолжал набирать скорость. Чань поплелся за ним, заставляя свое тело двигаться и стараясь не думать о том, что с каждым вдохом его легкие пронзает горсть иголок. Он перешел на мучительный бег, ноги его работали, место на платформе, куда он спрыгнул, осталось позади, и он теперь пытался догнать переднюю дверь черного вагона. Пути впереди исчезали в туннеле. Он оглядел окна черного вагона, темные, задернутые занавесками — или закрашенные? Легкие его пронзала мучительная боль. Он видел площадку впереди черного вагона — но даже если он успеет до нее добежать, хватит у него сил, чтобы запрыгнуть туда? Перед его мысленным взором промелькнула жуткая картина — он под колесами поезда, вмиг отрезанные ноги, фонтаны крови, последнее, что он увидит в жизни, — грязный шлак, которым отсыпаны пути. Он поднажал еще. Раздался резкий звук паровозного свистка — они приближались к туннелю. С облегчением Чань увидал ступеньку, привинченную к переднему концу вагона, прыгнул на нее, ухватился руками, ноги его болтались почти у самой земли; он с невероятным усилием перехватился сначала одной рукой, потом другой (умудряясь при этом не выронить свою трость) и наконец сумел поставить на ступеньку колено. Он хватал ртом воздух, легкие и горло у него горели. Поезд вонзился в туннель, и Чаня поглотила темнота.

* * *

Чань держался за поручни из последних сил, пытаясь найти опору для обеих ног, чтобы снять нагрузку с рук. Грудь его вздымалась, он откашливался и непрерывно сплевывал в темноту, чувствуя во рту привкус крови. Голова у него кружилась, и он боялся, что может потерять сознание. Он еще сильнее ухватился за металлические поручни, глубоко дыша. Ему пришла в голову удручающая мысль: если кто-то видел его, то сейчас он совершенно беззащитен. Он проклял Розамонду с ее синим порошком. Легкие у него словно перемалывались в мясорубке, он сплюнул еще раз и закрыл глаза, изнемогая от боли.

Он дождался, когда поезд выедет из туннеля (это случилось минут через пятнадцать). Из вагона никто не появился. Поезд мчался по городу на север мимо заброшенных дворов и полуразрушенных кирпичных сооружений, потом мимо деревянных лачуг, стоявших вдоль путей на окраине. Спрятавшаяся за тучами луна давала Чаню достаточно света, чтобы увидеть площадку, огороженную цепочками и соединяющую черный вагон со следующим, у которого вовсе не было никаких дверей, только лестница, ведущая наверх. С медлительностью, свидетельствовавшей о том, насколько он не в себе, Чань наконец-таки сообразил: это был тендер, за которым находился сам паровоз. Он пошевелил ногами, потом твердо поставил ногу на ступеньку и, держась одной рукой, попытался другой дотянуться до лестницы тендера. Ему не хватало нескольких сантиметров. Если бы он оттолкнулся, то наверняка сумел бы ухватиться за перекладину, и то, что он не сразу принял это решение, было еще одним свидетельством его усталости. Оставаться там, где сейчас, он не мог, но сильно сомневался в своей способности перепрыгнуть через цепочку. Вытянув руку и ногу, он посмотрел вниз на несущееся назад отсыпанное гравием пространство между рельсами, на сливающиеся шпалы между ними, потом сосредоточился на лестнице, затаил дыхание и прыгнул; хотя сердце готово было выскочить у него из груди, приземлился он с удивительной точностью. Он посмотрел на металлическую дверь черного вагона со своего нового места — она точно соответствовала двери с другой стороны вагона: тяжелая, стальная, глухая, доступная не более, чем дверь банковского сейфа. Чань поднял взгляд к борту тендера и начал подниматься.

Тендер был недавно заполнен, а потому от его верха до уровня угля оставалось не больше двух футов, чего, впрочем, хватало, чтобы Чаня не было видно с площадки между вагонами. Более того, уровень угля был выше к центру, откуда его и засыпали, — за этим бугром Чань мог укрыться от машинистов и кочегаров по другую сторону. Он лег на спину, вперившись в полуночный туман, сквозь который мчался поезд, стук колес и шипение пара громко отдавались в его ушах, но были такими монотонными, что начали убаюкивать его. Он перекатился на живот и плюнул на стену. Судя по вкусу, во рту у него была кровь. Он почувствовал, как первобытный ужас сжимает его своей холодной рукой, вспомнил тот страшный год, когда он почувствовал удар хлыста по глазам и как он тогда попал в больницу для бедных. Ему повезло — горячка не убила его, но все его мысли метались в жутком пространстве между тем человеком, каким он помнил себя, и тем, каким он страшился стать — слабым, зависимым, презираемым. Но когда он вышел из больницы и попытался вернуться к прежнему образу жизни, действительность оказалась еще хуже, чем его страхи, — после первого дня он оставил прежнее и начал новое существование, наполненное горечью, гневом и отчаянием отверженного. Что же до того аристократа, который ударил его… тогда Чань не знал, кто это сделал (случилось это в туалете университетской столовой в ходе крупной потасовки между противоборствующими группировками студентов), как не знал этого и по сей день. Видел он его мельком, одну секунду, — острая челюсть, рот, искривленный злобной ухмылкой, безумные зеленые глаза. Ему бы хотелось думать — надеяться, — что этого человека давно уже свел в могилу сифилис.

Но когда он оказался в тендере, все это снова закрутилось у него в голове. Если легкие его уничтожены, то он потеряет свою работу. Он мог бы кое-как перебиваться в библиотеке, но сам бизнес улаживания сложных дел (который доставлял ему удовольствие и был источником самолюбивой гордости) стал бы ему не по силам. Он вспоминал свои неожиданные приключения последних дней и понимал, что не смог бы избежать гибели от сабли солдата в своей комнате или в институте, от рук майора, Ксонка или Розамонды, находись его тело в таком состоянии, как сейчас. Он тогда восстановился усилием воли, научился выживать, научился своему бизнесу и, самое главное, — безопасно поддерживать какое-то подобие человеческого общения. Разговаривал ли он о лошадях с Николасом — барменом из «Ратон марина» или позволял себе мучительную радость, приходя к Анжелике (монотонный стук несущегося поезда напомнил ему ее родной язык; он сказал, что китайская речь напоминает кошачье мяуканье, и она улыбнулась, потому что, как было ему известно, любила кошек), пространство всех этих отношений определялось его местом в мире, его способностью позаботиться о себе. Что, если всему этому пришел конец? Он закрыл глаза и выдохнул. Он представил себе, что умрет во сне, задохнется от собственной крови, а потом его найдут кочегары, когда доберутся до угля в этой части тендера. Когда это случится — через несколько дней? Его похоронят на кладбище для нищих или просто сбросят в реку. Потом он подумал о докторе Свенсоне, представил, как тот ковыляет, пытаясь уйти от погони, прихрамывает (Чаню смутно помнилось, что доктор, пока они были вместе, постоянно прихрамывал, хотя и ничего не говорил о причинах), как у него кончаются патроны, он бросает пистолет… погибает. Чань тоже умрет. Мысли Чаня поплыли, и он даже не заметил, словно пребывал во сне, как его сочувствие к попавшему в беду доктору трансформировалось в нечто иное. Перед его внутренним взглядом предстала схватка, он увидел собственные руки, разнимающие трость (где-то на периферии сознания возникла мысль, а есть ли у доктора такое оружие?) и отбивающиеся ею от множества врагов, что преследуют его в тумане. Повсюду сабли, он окружен солдатами в черном и красном, беспомощно отбивается, его оружие сломано, клинки мелькают перед его лицом, приближаются, как голодные хищные рыбы, выпрыгивающие из морских глубин. Они пробивают страшные дыры в его груди — или это он просто дышит? — а потом за его спиной, издалека, но в то же время настойчиво и прямо в ухе прозвучал женский шепот, он ощутил влажное, теплое дыхание. Анжелика? Нет… Это была Розамонда. Она все повторяла ему, что он мертв. Конечно, он мертв, иначе как объяснить все это?