Империя Вечности - читать онлайн книгу. Автор: Энтони О'Нил cтр.№ 60

Ужин подавали в галерее Ватерлоо, на египетском сервизе севрского фарфора, приберегаемом для особо почетных гостей; на нем волшебные зрелища, впервые представавшие Денону сквозь песчаную мглу, приобретали вид картинок, которые молодой археолог находил под жюльеном.

«„Все равно что нечаянно, за поворотом, натолкнуться на старого друга“, — пробормотал гость…»

Потом они удалились в Полосатый кабинет, где наполнили воздух змеящимися струйками сигарного дыма и беседами о египетских приключениях. Когда герцогу наконец показалось, что противник ослабил оборону, он «тут же повел кавалерию в наступление».

«— Любопытно, — сказал я, — много ли там, в Египте, осталось неразгаданных тайн?

— О, без сомнения, им нет числа.

— Вот было бы чудесно, — продолжал я, — открыть что-нибудь воистину потрясающее. Связанное, например, с именем Клеопатры.

— Клеопатра, — ответил он, — совсем недолго жила в Александрии, а этот город утратил львиную долю былой славы.

— Погодите-ка, — возразил я, — однажды в Париже, не помню точно кто, но кто-то упоминал при мне Восточную пустыню… Кажется, Клеопатрины копи? Копи Клеопатры? Или Неопатры? Неопатрины рудники? Что-то в этом роде. Во всяком случае, они должны быть полны изумрудов. А может, еще каких-нибудь чудес?»

Вот когда утопающему в ароматном дыме и молчании Уилкинсону надлежало дрогнуть под неподъемным бременем гражданского долга и доброй воли. Околдованный вошедшим к нему в доверие прославленным воином, он просто обязан был по собственному желанию выдать свои самые драгоценные тайны. Но в ту же секунду, когда он собрался ответить (герцог упомянул об этом со странной долей разочарования), «гость умолк и нахмурился, словно внезапно передумал. Потом очевидно решил заговорить — и снова запнулся, с наморщенным лбом и болью в глазах…».

Так что же на самом деле заставило археолога передумать? Какая черта в характере герцога или подробность его жизни могла смутить Уилкинсона? То ли печально известное высокомерие, то ли презрение к рабочему классу? К простым солдатам? К его верной многострадальной жене? (Говорят, во время венчания герцог пробормотал: «О Юпитер, ну и уродина!»)

Как бы там ни было, Ринд и отдаленно не представлял себе всей глубины разочарования, отчаяния и даже ненависти, обуявших душу Гамильтона после очередной неудачи. Ибо теперь уже герцога Веллингтона — как прежде королеву и его самого — признали недостойным вкусить заветной истины. Ведь было же ясно как день: Гарднер Уилкинсон, выдающийся археолог, почти надумал проговориться в тот вечер в Апсли-хаусе, но вдруг со стуком захлопнул мысленные железные ставни, укрывшись за издевательской ухмылкой.

«— Интерес к изумрудным копям, — промолвил он, — неоправданно завышен».

— Изумрудные копи? — Загорелый «враг империи», вернувшийся после очередной таинственной отлучки, устроился поудобнее в пышном бархатном кресле. — К чему этот вопрос?

Молодой человек посмотрел на Наполеона. Холодными промозглыми вечерами этот ворчливый терьер, купавшийся не реже своего помешанного на чистоте тезки, удостаивался почетного права восседать на коленях сэра Гарднера, обтянутых брюками без единого пятнышка, и получать от хозяина всяческие ласки; время от времени его тянули за острые уши, и пес нежно порыкивал от счастья. Но Ринду было известно еще кое-что: Наполеон служил своего рода эмоциональным барометром и немедленно покидал нагретое место при первых же признаках неудовольствия сэра Гарднера.

— Просто меня удивляет, — сказал шотландец, крутя между пальцами затупившийся карандаш, — почему о них так мало известно.

— Вообще-то, туда очень далеко и неудобно добираться.

— От Нила, но не от Касра, откуда столько людей отправляется в Индию.

— Пройдя с караваном из самого Каира, путешественники уже не в состоянии делать лишний крюк.

— А как же неизбежные проволочки в порту? — не отступал Ринд. — В такое время любое развлечение покажется манной небесной.

Сэр Гарднер пожал плечами.

— Об этом лучше спросить абабдехов, хозяев земли. Тамошние проводники за версту чуют запах бакшиша и нипочем не упустили бы своего.

Ринд покосился на пса: тот и ухом не повел.

— Значит, все дело в моей восторженности. Вот бы взглянуть на эти руины, на хижины древних рудокопов, спуститься в шахты, где они проливали пот… Неодолимый соблазн для людей вроде меня.

Лицо сэра Гарднера просветлело.

— Ах да, рудокопы, — одобрительно кивнул он. — Конечно же, с этой точки зрения интерес к изумрудным копям неоправданно низок.

Совершенно сбитый с толку, в страхе выдать себя невольным жестом, Ринд беспомощно перевел глаза на безмятежную собаку и обратно на ее хозяина.

— Погодите… — Тут он закашлялся, не уверенный даже в том, что правильно расслышал последнюю фразу. — Раньше вы утверждали совсем другое, сэр Гарднер…

— Другое? А разве я утверждал? Когда?

— В ваших работах. В книгах. По-моему, вы писали, что интерес к изумрудным копям неоправданно завышен.

Археолог фыркнул.

— Мои книги годятся только для широких масс, вы-то должны понимать. Это для тех, кому Египет любопытен лишь в рамках нашего Хрустального дворца. Но люди, умеющие видеть и ценить даже мелкие подробности, откроют для себя в копях Клеопатры немало восхитительного. — С этими словами он притянул Наполеона поближе к себе. — Вам ведь уже известно, как трепетно я привязан к древним египтянам? Я имею в виду не росписи на стенах, а настоящих людей?

— Ну… да, разумеется.

Голос сэра Гарднера заметно потеплел:

— Все исторические сведения говорят о том, что этот народ превосходил остальные в отношении культурной жизни; невозможно даже предположить, чтобы он черпал удовольствие в бездумной жестокости. Это были славные люди, жившие в славное время и мало чем отличавшиеся от нас. Они молились своим богам, покупали вино в бутылках, считали, что год состоит из двенадцати месяцев, любили музыку, шутов и особенно своих домашних животных… — Он ласково потрепал Наполеона за ухо. — И вместе с тем их общество, как и любое другое, делилось на касты, к низшей из которых, судя по всему, относились рудокопы.

Археолог немного помолчал и снова принялся гладить собаку.

— В египетских документах они вообще не упоминаются — видимо, из чувства стыда. Единственное описание их быта мы находим у Диодора, [69] и читать его крайне неприятно. Рудокопами становились, как правило, или военнопленные, или преступники, обвиненные в бунте, — причем зачастую на основании злобного навета. Закованные в кандалы, они должны были трудиться без отдыха, днем и ночью, под неусыпным наблюдением надзирателей — большей частью солдат-варваров, не знавших местного языка и не имевших понятия о милосердии. И если бы работали только мужчины! Но нет, бывало так, что на одной цепи оказывались целые семьи; бесчеловечное отношение уравнивало юных и старцев, инвалидов и даже беременных женщин. Нагие, со светильниками, привязанными к головам, страдая от нестерпимой духоты, от ударов бичей и дубинок, рудокопы буквально вгрызались в породу, а при малейшем подозрении в воровстве их нещадно пороли. Одни беспрерывные муки, без надежды на утешение после смерти… — Сэр Гарднер почти виновато взглянул на собеседника. — Знаете, я бывал там несколько раз, на этих самых копях Клеопатры. Меня туда словно магнитом тянуло.