Эйлин усмехнулась:
– Это верно. Она отдала собаке половину обеда отца, и тот пришел в ярость, а когда ударил Салли, собака набросилась на него. После этого псину заставили спать на улице, и она рычала на каждого, кто проходил мимо их дома.
Сестры рассмеялись. Но тут лицо Эйлин исказила судорога, и Бриони забеспокоилась.
– С тобой все в порядке, Эйлин?
Та кивнула:
– Да, просто младенец двигается, вот и все.
– Ты хочешь ребенка?
Эйлин провела рукой по лицу и ничего не ответила. Затем она заговорила вновь:
– А еще я думала о том дне, когда Бернадетт заболела. Ты помнишь? Ты сама тогда была маленькая. У нее признали коклюш. Я сидела возле Берни всю ночь, потому что мама совсем выбилась из сил. Я сидела и держала ее маленькую головку над миской с горячей водой. Мне казалось, будто она умирает, но на другой день она пошла на поправку. Доктор дал мне конфетку. Он сказал, что я хорошая девочка.
Голос Эйлин звучал печально, и Бриони поцеловала ее в щеку.
– Не надо плакать.
В комнату вошла сестра Мария Магдалина с чайным подносом, и Бриони разлила чай по чашкам.
Эйлин жадно пила обжигающе горячий чай. Поставив пустую чашку, она усмехнулась, и от этого зрелища Бриони самой захотелось плакать. Лицо Эйлин напоминало череп.
– Ты знаешь, это смешно, но я чувствую себя намного лучше. Правда, намного лучше.
Монахиня погладила ее руку и сказала:
– Ты сейчас и выглядишь гораздо лучше.
– Мария, пока ты здесь, могу я попросить тебя об одном одолжении?
– Разумеется, я все для тебя сделаю, – кивнула монахиня.
– Будь свидетельницей: если со мной при родах случится несчастье, я хочу, чтобы Бриони забрала моего ребенка. Ты ведь заберешь его, правда, Бри? Не отдавай его маме. Я не хочу, чтобы его растила мама. Я хочу, чтобы это делала ты. Ты, и Керри, и Берни. Обещаешь?
Бриони кивнула:
– Конечно, обещаю, но с тобой ничего не случится. Тебе станет лучше. Тебе уже лучше. Посмотри-ка на себя, как ты весело болтаешь. Ты уже наполовину поправилась. Так что не думай ни о чем таком. Хочешь еще чашку чая?
– Пожалуйста. Мария, мы как раз вспоминали с Бриони наши детские годы. Знаешь, а я ведь помогла Бриони появиться на свет. Мне было только три, но я держала ее головку, когда мама выталкивала малышку наружу. Акушерка опоздала, и мы с мамой сами помогли Бри родиться. После того как все закончилось, мама посадила меня у камина с Бриони на руках, а сама сожгла тряпки и газеты. Бриони была такой маленькой, щупленькой… Мне тогда еще и четырех не исполнилось, но я все отчетливо помню.
Мария улыбнулась:
– Ну как же тебе о таком не помнить.
– Я любила Бриони больше других. После этого она стала для меня будто мой собственный младенец. Другие родились толстыми, крепкими, но Бриони мне особенно дорога. Я помогла ей войти в мир, словно сама родила ее.
Слушая сестру, Бриони почувствовала спазм в горле. На нее нахлынула волна любви к Эйлин.
Эйлин вдруг застонала и пролила чай на блюдце. Мария с Бриони встревоженно переглянулись. Взяв у Эйлин чашку, Бриони откинула одеяло. Между ног Эйлин, не двигаясь, лежал крошечный младенец. Бриони в испуге уронила чашку.
– Господи помилуй! Ради бога, зовите доктора!
Эйлин лежала на спине, на ее лице сияла торжествующая улыбка. Бриони поглядела на ребенка. Он был удивительно маленький. Но вот он пошевелился, его крошечная ручка сжалась в кулачок, и он запищал, как новорожденный котенок.
– Он жив! О, слава богу, он жив.
Сестра Мария оттолкнула Бриони и взяла дело в свои руки. Бриони побежала за доктором, в холле к ней присоединились Керри и Берни. Кисси и миссис Хорлок бросились на помощь к Марии.
Бриони ворвалась в спальню, сердце у нее бешено колотилось, лицо горело.
Кисси стояла возле камина, держа на руках младенца, а миссис Хорлок нажимала на живот Эйлин.
– Что тут происходит?
– Там еще один маленький шельмец, или я ничего не смыслю в таких делах, – ответила миссис Хорлок. – Ну давай, Эйлин, дорогая, тужься!
Эйлин тужилась, стиснув зубы и сосредоточившись. Бриони словно в трансе наблюдала, как появилась вторая головка. Ребенок выскользнул из лона матери и сразу принялся громко вопить, словно воздух комнаты обжег его.
– Близнецы! Эйлин, у тебя близнецы!
Услышав это, Керри и Бернадетт расплакались и начали пританцовывать.
Эйлин лежала, не в силах пошевелиться, лицо ее было мокрым от пота.
– Кто они? Мальчики или девочки? Миссис Хорлок радостно объявила:
– Это мальчики. Два мальчика, похожих друг на друга как две капли воды!
Сестра Мария засмеялась:
– Они крошечные, но здоровые. Кто бы мог в это поверить, а? Два маленьких чертенка!
Все разинули рты, услышав, как ругается монахиня. Мария заметила это и расхохоталась:
– Я думаю, Господь простит нам избыток чувств в такую минуту!
Эйлин вымыли и по ее просьбе положили обоих сыновей рядом с ней. Она посмотрела на их крошечные личики и прошептала:
– Мои сыновья, мои мальчики.
Кисси и миссис Хорлок исчезли, чтобы приготовить завтрак.
Бернадетт и Керри оделись. Бернадетт собиралась привезти Молли, а Керри нужно было кормить Лизель, которая уже начала хныкать. Бриони поцеловала Эйлин.
– Такие красивые мальчики! Ну и ночка! Почему ты не сказала, что у тебя начинаются роды?
Эйлин смущенно ответила:
– Честно говоря, я была не уверена. Прими этих двоих от меня, хорошо, Бри?
Бриони взяла одного младенца, сестра Мария – второго. Пока они разворачивали малюток и купали их, Эйлин испустила долгий вздох.
Бриони улыбнулась монахине:
– Она, наверное, очень устала, да благословит ее Бог.
Монахиня подошла к кровати с младенцем на руках и печально сказала:
– Я думаю, она давно уже устала, Бриони. Она умерла.
Бриони взглянула на спокойное лицо Эйлин и громко зарыдала.
Через пять минут прибыл доктор, но он опоздал. Как сказала Бриони сестре Марии, «он опоздал на пятнадцать лет».
Глава 32
Бриони смотрела на близнецов, лежавших рядышком в кроватке. Оба спали на животе, крошечные ручки сжаты в кулачки, словно мальчишки родились для борьбы. Если шевелился один, двигался и другой. Глядя на малюток, Бриони наполнялась любовью. «Эйлин знала, что делала, когда отдавала мне этих мальчишек. Они заполнили пустоту, которая с годами становилась все больше и больше, поскольку я отлучена от собственного ребенка. А теперь эти два мальчика, у которых нет матери, смягчат мое горе».