Абель старался говорить спокойно и мягко. Одно он знал наверняка – нужно помочь Молли. Она полюбилась ему с первого взгляда – в тот самый день, как семья Каванаг поселилась в соседнем коттедже. Слыша, как Пэдди избивает ее, он всякий раз хотел сделать то, что сделала эта девочка. Сейчас главное – избавиться от трупа и проследить, чтобы девочки вели себя правильно.
Он стал заворачивать Пэдди в простыни, особенно тщательно закутывая разбитую голову.
– А как же полуночная месса? Керри должна там сегодня петь!
– Месса уже идет, Молли. Мы скажем, что ты ждала, когда Пэдди придет домой. Так, теперь помоги мне затянуть узлы потуже, и я отнесу его в повозку. Вы с Эйлин займетесь полом, отмоете кровь. Шевелись, Молли, или всем нам крышка.
Эйлин наблюдала, как ее мать и Абель заворачивают в простыни тело отца. Она не испытывала никаких чувств, когда Абель положил свою кровавую ношу на плечо и понес к повозке. Молли поставила на огонь чайник и стояла возле камина, ожидая, когда закипит вода. В ее душе боролись два чувства: ужас и инстинкт самосохранения. Теперь мир состоял из нее, Эйлин и Абеля Джонса. Абель пошел на соучастие в убийстве ради нее, она прекрасно это понимала. Конечно, смерть Пэдди ужаснула Молли, но для нее теперь открылась дорога в лучшую жизнь. Мысль об этом помогала Молли справиться с потрясением.
Прежде чем отвезти тело Пэдди к докам, Абель зашел к матери. Она уже давно уложила детей спать в своей комнате, и Абель шепотом рассказал ей о том, что произошло у соседей. Матушка Джонс была женщиной рассудительной, она не стала охать и ахать, только кивала, глядя на своего высокого красивого сына. Потом она заговорила:
– Отвези его к докам, но не бросай тело в воду в простынях. Привези их назад, я сожгу их. Вынь все из карманов. Уличные воришки забирают все подчистую, даже приличное пальто могут забрать, помни об этом. Если его сапоги в хорошем состоянии, сними их, от них тоже нужно избавиться.
Она секунду помолчала, стараясь ничего не забыть. Абель поцеловал мать в лоб и попытался улыбнуться.
– Ты знаешь, что тебя вздернут, если все обнаружится?
Он кивнул:
– Я знаю, мама. Но если бы ты видела их лица там… – Его голос дрогнул.
– Ты хороший парень, Абель. Я думаю, иногда даже слишком хороший.
Он вышел из кухни и, сняв с лошади попону, накрыл тело. Падал снег. Цокая копытами, лошадь медленно побрела по дороге.
В рождественское утро Бриони появилась на пороге дома матери в девять часов, нагруженная подарками и едой. Она сразу поняла: что-то случилось. Три младшие сестренки подбежали к ней, и Бриони, поцеловав каждую, вручила им красиво упакованные свертки. Пахло жареной уткой, но бледность матери, ее опухшее лицо да к тому же отсутствие Эйлин – все это насторожило Бриони.
– Где Эйлин?
– Она наверху, в постели. Поднимайся в спальню.
Бриони пошла следом за матерью наверх, даже не сняв пальто. Войдя в маленькую комнатку, она ужаснулась: Эйлин лежала в постели, тупо уставившись в потолок.
– Что с ней, мам? И где папа?
Молли закусила губу.
– Эйлин… Она ударила его ночью. Он пришел пьяным и хотел… Эйлин увидела его, и что-то в ней сломалось. Она ударила его кочергой.
Бриони уставилась на мать.
– И где он? В больнице?
Молли покачала головой:
– Он мертв, дочка. Мертвее не бывает. И Абель… – Молли проглотила слезы. – Абель сбросил его в Темзу. У доков. И с тех пор Эйлин в таком состоянии.
Молли заплакала, и Бриони обняла мать.
– Все хорошо, мама, все хорошо. Вы все сделали правильно. Что теперь?
– Сегодня днем я пойду в полицию и сообщу об исчезновении мужа. Я совру, будто он часто не приходил домой ночевать, и скажу, что если они найдут его пьяным, то пусть себе и оставляют. Абель говорит, так будет лучше всего. Более естественно, что ли.
Бриони кивнула. В словах матери действительно был смысл. В этих краях полиция привыкла к женщинам вроде Молли, кормящим семью на те несчастные крохи, которые им удается найти в карманах пьяного мужа. Но если они нагрянут в Окслоу-Лейн, то задумаются, откуда семья взяла денег на такой дом. Смерть отца не очень огорчила Бриони, он был нужен им всем как собаке пятая нога. От Пэдди она видела либо подзатыльники, либо пьяное сюсюканье. Сейчас ее волновали лишь Эйлин и мать.
– Если они спросят, откуда такой дом, можешь рассказать про меня. Я сама разберусь с ними, хорошо?
Молли кивнула. Бриони подошла к кровати и посмотрела на бледное, отсутствующее лицо сестры. Эйлин взглянула на Бриони, и ее губы задрожали.
Размахивая новенькими блестящими кожаными туфельками, в комнату влетели Керри и Бернадетт.
– Ой, Бри, они такие красивые, спасибочко огромное!
Бриони повернулась к сестренкам и обняла их. Молли поспешно вытерла слезы.
– Ну-ка, ступайте вниз! Не видите, что Эйлин нездоровится?
Керри вдруг предложила:
– Эйлин, давай я спою тебе песенку. Тебе станет веселей. Эйлин едва заметно кивнула и попыталась улыбнуться. Керри поставила свои новенькие туфли на кровать в ногах сестры и, убрав с лица черные густые волосы, начала петь.
Глава 5
Изабель Дамас наблюдала, как ее муж возится с племянницей. Он усадил маленькую девочку к себе на колени и, гладя ее по русой головке, нашептывал всякие ласковые словечки. Глядя на эту картину, Изабель почувствовала приступ тошноты. Она перевела взгляд на сестру мужа – та лучезарно улыбалась брату и дочери. Сославшись на кухонные хлопоты, Изабель извинилась и вышла.
Она поднялась в ванную комнату, абсолютно новую, отделанную мрамором и латунью, но, по ее мнению, крайне вульгарную, и смочила лицо холодной водой. Затем она посмотрела на свое отражение в зеркале. Ей двадцать пять лет, семь из которых она замужем за Генри Дамасом.
Вокруг глаз – преждевременные морщинки от бессонных ночей, которые она проводила, ворочаясь в кровати, пока дневной свет не заползал в спальню, просачиваясь под тяжелыми шторами. Густые темные волосы утратили блеск, и вообще вся ее внешность была скучной. Это причиняло ей боль каждый раз, когда она смотрелась в зеркало. Иногда Изабель мечтала скорее постареть и поседеть, чтобы пройти по жизни никем не замеченной. Ее мысли вернулись к мужу, воркующему с пятилетней племянницей, и к горлу снова подступил комок.
Она знала о Генри всю правду. Ее с ним ничто больше не связывало. Замужество Изабель оказалось чудовищным обманом. После свадьбы новоиспеченный муженек отвел ее в спальню и, небрежно поцеловав, испарился. Тогда Изабель предположила, что он, по доброте душевной, подумал о ее чувствах, о том, что для нее все это в новинку, а свадебная церемония выдалась слишком утомительной. Сперва ее даже порадовала заботливость мужа. Но шли месяцы, и каждый вечер Генри чмокал ее в щеку и отправлялся спать в свою комнату или вообще уходил из дома. Изабель стала думать: вдруг с ней что-то не так? Как же она сможет родить ребенка? Изабель не могла ни с кем поделиться своей бедой. Матери станет дурно, и она сляжет в постель на целый день, напившись бренди, если Изабель только заикнется об этом. Так что она держала все в себе, и с каждым месяцем внутреннее напряжение сказывалось на ней все больше и больше. Все ее подруги уже обзавелись детьми и постоянно рассказывали о неуемных сексуальных аппетитах своих мужей. Все почему-то решили, что бездетность четы Дамас на совести Изабель.