В 8.30 Вадим уже возле моего дома. Улыбается, но в глазах
недовольство. Вот так всегда: один раз обедом накормят, а потом из дома не
выйди. Я держу эти мысли при себе.
– Как отдохнула? – спрашивает он.
– Нормально, – пожимаю я плечами и решаю сказать
ему приятное: – Правда, без тебя было скучновато.
– Мне тоже. Если тебе так хотелось в этот дельфинарий,
стоило только сказать.
Этот день и четыре следующих мы с утра до вечера вместе.
Обширная культурная программа идет полным ходом. Я демонстрирую эрудицию,
особенно, правда, не увлекаясь: большие знания женщин вызывают у мужиков
обоснованное беспокойство. У бедного Сережи не закрывается рот. Вадим все чаще
держит меня за руку и как бы ненавязчиво обнимает, однако я не даю заманить
себя на стезю разврата.
– Фенечка, – говорит Вадим, – почему бы тебе
не переехать в гостиницу?
– Зачем? Мне здесь нравится.
– Шутишь? По-моему, это место для тебя совершенно
неподходящее. Если гостиница тебе не по вкусу, можно снять квартиру.
Я отвечаю в том духе, что сарайчик – предел моих мечтаний, и
с соседями мне невероятно повезло, они поддержали меня в годину испытаний, и
теперь оставить их было бы верхом неблагодарности.
Сережа внезапно обретает голос и наставительно шепчет:
– Чего ты дурака валяешь? Вадим хороший мужик, и денег
у него до черта.
Наконец и сам Вадим вечером в ресторане, глядя в мои
прекрасные глаза, делает мне вежливое, но откровенное предложение. Жизнь на юге
начинает действовать на нервы. Я откидываюсь на спинку стула и делаю
грустно-ласковое лицо. После минутной заминки говорю:
– Вадим, у тебя дома, наверное, жена и двое детей,
которых ты очень любишь.
– С чего ты взяла? – спрашивает он.
– Ты хороший человек, и все у тебя должно быть хорошо.
Следовательно, есть жена и дети. Ну и зачем тебе я, скажи на милость? Я не
гожусь для курортных романов. Прости меня, ладно?
Он вроде бы простил, но попыток толкнуть меня на путь греха
не оставляет. Я проявляю завидную стойкость.
В конце недели мы расстаемся, Вадим рано утром уезжает
домой.
– Кстати, – спрашиваю я, – почему ты приехал
на машине?
– Ненавижу самолеты. Служил в десанте и решил: если жив
останусь, близко к самолету не подойду.
– Поезда тоже ненавидишь?
Он смеется, обнимает меня. Мы прогуливаемся по улочке, «Мерседес»
стоит возле калитки. Я пишу свой адрес, Вадим – свой телефон.
– У тебя действительно нет мобильного? – с
сомнением спрашивает он. – Хочешь, подарю?
– Блага цивилизации лишают человека свободы, –
ухмыляюсь я.
Он опять обнимает меня и говорит:
– Поедем со мной. Ну что тебе эти три дня?
Я качаю головой:
– У меня билет. Поеду поездом. Увидимся дома, хотя,
может, ты и не захочешь.
– Желал бы я знать, чего хочешь ты.
– Господи, да этого даже я не знаю.
Прощание наше трогательное и довольно продолжительное. Под
конец, явно испытывая некоторую неловкость, Вадим извлекает из машины два
объемных пакета.
– Это тебе на дорогу, – говорит он. – Ешь
регулярно и постарайся не потерять чемодан. До встречи.
Он машет рукой и хлопает дверцей «Мерседеса», я с пакетами
остаюсь посреди улицы. Когда машина сворачивает за угол, я кидаюсь вдогонку,
голос мой способен поднять мертвого. Вадим оказывается рядом, а я пытаюсь
подобрать слова.
– Извини, – говорю я. – Наверное, это
глупо… – Я и в самом деле чувствую, что веду себя по-дурацки. – Я
хотела сказать тебе спасибо. Ну, за то, что ты купил все это, не предложил мне
деньги, а купил, и вообще… Мне будет очень плохо, если в родном городе ты меня
забудешь.
Наши объятия и прощальный поцелуй ничего общего с братскими
не имеют.
Родной город встречает меня ужасной жарой. Само собой, такси
поймать не удается, я еду с чемоданом в битком набитом троллейбусе, футболка
липнет к телу, и от запахов кружится голова. Вываливаюсь на своей остановке и,
удивляясь собственной живучести, плетусь к дому. Лицо у меня горит, дыхание
прерывистое, а настроение ни к черту. И это называется вернуться домой!
Взбираюсь на второй этаж, отпираю дверь и оказываюсь в своем коммунальном раю.
Дражайших соседей не наблюдается. Их у меня двое: Дуся, еще ничего себе женщина
неопределенного возраста и занятий, с хронической мечтой о замужестве, и
покинутый женой алкоголик, по совместительству слесарь нашего ЖЭКа Петр
Алексеевич, он регулярно свинчивает кран в ванной на очередную опохмелку.
Ванная ассоциируется у него с буржуазной роскошью, и убедить его оставить кран
в покое совершенно невозможно. В двери моей комнаты торчат три записки. От
папы: «Ефимия, как только приедешь, сразу же зайди домой. Сразу же». Ясно, мне
предстоит допрос с пристрастием. Вторая записка: «Фенька, где ты? Я скучаю».
Само собой, это муж-летчик. И третья: «Эффи (последний муж, Олег Викторович,
зовет меня на европейский манер), позвони, как приедешь, очень волнуюсь».
Я бросаю чемодан и двигаю в ванную, сердце замирает в
недобром предчувствии. Однако кран на месте, я лезу под душ, испытывая к Петру
Алексеевичу благодарность, граничащую с обожанием. Душ поднял мне настроение, я
завариваю чай и пою. Громко, тихо петь я не умею. Попутно выясняю, что Петр
Алексеевич съел весь запас макарон, которые я по неосмотрительности оставила в
кухонном столе. Слава богу, до холодильника в комнате он не добрался. Пока я
пью чай, появляется он сам с радостной улыбкой на багровом лице.
– Здорово, Фенька! – орет сосед. – Приехала?
Заждались, заждались. Отдохнула, значит? Красавица. Как жизнь на курорте?
Я рассказываю про жизнь на курорте, а Петр Алексеевич
одобрительно кивает.
– А сувенир мне привезла? – спрашивает он.
– Нет, – потерянно отвечаю я.
Лицо его становится обиженным.
– Вот так, ждешь ее тут, ждешь, а она нет чтобы о
соседе подумать, мол, ожидает человек и все такое. Красивая ты баба, Фенька, а
дура дурой, без понятия, вот от тебя мужики-то и бегают. А я ждал, кран вон в
ванной поставил.
Мне мучительно стыдно, я иду в свою комнату, Петр Алексеевич
двигает за мной, перечисляя мои грехи. Я вспоминаю, что денег у меня вполне
достаточно, и решительно жертвую на восстановление моей пошатнувшейся
репутации.