— Вы действительно думаете, что она еще жива?
Хью должен был прямо высказать свое сомнение. И то, как поведет себя Огастин — взорвется в яростном протесте или, напротив, разнюнится, — позволит принять окончательное решение.
— Я знаю только то, что у меня сохранилась надежда, — ответил Огастин. Он не сердился на тупость Хью. Он не пытался подбирать холодные фальшивые факты, чтобы вырвать у него согласие. — Возможно, ее уже нет. Но узнать наверняка можно только одним способом.
Двое мужчин смотрели друг на друга.
— Отвяжись от него, — сказал Льюис Огастину.
Огастин пропустил эти слова мимо ушей. Его внимание было сосредоточено на Хью. Это с ним он вел переговоры, не имевшие никакого отношения к Льюису.
— Утром, — заключил он. — Ночью отдохнем. Пусть дым хоть немного осядет. А с рассветом поскачем. Лады?
— Брось это дело, Хью. Ты не сможешь вернуть Энни.
— Анди, — поправил его Огастин.
— Я говорю с моим другом, — рявкнул Льюис, — о его жене!
Лицо Огастина помрачнело, а потом внезапно прояснилось.
— Энни… — проговорил он.
— Я вовсе не пытаюсь вернуть ее, — сказал Хью Льюису.
— Тогда кончай это, напарник. Это было бы большой ошибкой. Мы уходим со стены.
Хью позабавила последняя фраза — «уходим со стены». Они находились на высоте добрых полумили от земли. Он улыбнулся в ответ.
— Я не шучу. Все обращено против нас и непрерывно меняется. Началось с одного, перешло в другое и так далее, — настойчиво сказал Льюис. — Взгляни правде в лицо. Мы были обречены на поражение еще до того, как покинули равнину.
Хью продолжал рассматривать Огастина. Он сам вышел из пустыни со столь же красными глазами, как у этого парня, такими же растрескавшимися губами и голосом, похожим на скрежет проржавевшей жести. Но он не был Огастином, а Энни — ее призрак — находилась не так уж далеко от этих девушек, убитых Эль-Кэпом. Льюис же, вероятно, никогда не сможет понять, насколько ненужной вещью в конце концов оказывается память.
Что-то брало Хью за душу. Эти женщины, троянки, что-то нашептывали ему. Неважно, о чем они говорили, все равно он почти ничего не мог разобрать. И чем пристальнее он вслушивался, тем меньше понимал. Но он ощущал, как его влечет к ним. Его манила сама тайна. Она вытягивала его из самого себя, из его кокона одиночества.
Он измельчал после исчезновения Энни, а разве так должна была повернуться жизнь? Где чувство освобождения? Где новая любовь, открытый перед ним мир, вторая жизнь? Как и раньше, он делал свою работу, после нее шел домой, разогревал замороженные обеды, смотрел передачи Си-эн-эн и готовился к очередному спасительному бегству в горы. Собственная никчемность даже давала некоторое облегчение, оказавшись, по-видимому, единственной карой, которую ему предстояло претерпеть за то, что он потерял ее в пустыне. И при всем при том случившееся связывало его настолько сильно, что временами он с трудом мог заставить себя думать. Он должен был сделать нечто большее. Вот что он хотел расслышать в шепоте исчезнувших троянок.
Там его что-то ждало. Или ничто. Он покорил достаточно много вершин для того, чтобы доподлинно представить себе пустоту, которую найдет, но и это было лучше, чем та пустота, что ждала внизу.
К этому все и сводилось. Он еще не разобрался с пропастью. Или пропасть не разобралась с ним. Он пожал плечами.
— Ладно, — сказал он Огастину.
Огастин лишь кивнул в ответ. Льюис весь перекосился.
Говорить было больше нечего. Каждый из них принял свое решение, и теперь оставалось только переждать ночь. Огастин включил рацию, и рейнджер сообщил, что пожар у подножия Эль-Кэпа потух и температура быстро снижается. Они уже обнаружили в пещере два обугленных трупа, возможно Джошуа и Кэсс.
Огастин спросил, не было ли третьего трупа. Хью оценил то, что он сделал это открыто, перед всеми. Третий труп должен был бы принадлежать пропавшей Анди, и его обнаружение отменило бы необходимость броска вверх, в Глаз Циклопа. Ответ отрицательный, сказал рейнджер. Но они завтра утром пошлют в этот район поисковую группу.
Огастин изложил свой новый план. В динамике рации потрескивали статические разряды. Понял тебя, ответил рейнджер. Льюис и Джо могут завтра спокойно спускаться. На дороге их кто-нибудь подберет. По дороге непрерывно мотаются рейнджеры.
Альпинисты без всяких споров разделили снаряжение. Льюису и мальчику для спуска требовались три веревки, один «кабан», кое-какое железо и кварта
[23]
воды. Пятнадцать или двадцать спусков по веревке до земли потребуют серьезного внимания — слишком уж много несчастных случаев происходит во время спусков — и некоторого времени. Но в любом случае к полудню они окажутся на земле.
Хью упаковал для похода к троянкам оставшиеся четыре галлона, еду и бивачные принадлежности. Огастин заметил, что лишний груз только задержит их. Хью не стал спорить и молча продолжал укладывать рюкзак.
— Ладно, будь по-вашему, — сказал Огастин.
Альпинисты разошлись спать по разным островам.
Температура постепенно снижалась. Уже не чувствовалось лихорадочного жара, а было просто тепло, как в хорошую летнюю ночь. Звезд, конечно, еще нельзя было рассмотреть. И вершины. Вообще ничего. Адская, кромешная мгла.
Через некоторое время на карниз Хью взобралась громоздкая неповоротливая фигура. Это был Льюис, измученный долгими раздумьями, истерзанный угрызениями совести и полный раскаяния.
— Ты только скажи, Хью, — прошептал он, — и я пойду с тобой.
Хью угадывал в нем неподдельное страдание. Возвращайся в свой магазин, к своим букинистическим книгам, своим поэтам и тишине, хотел он сказать, но, конечно же, сказал совсем другое:
— Ты поступаешь правильно.
— В таком случае почему я чувствую себя побитой собакой?
— Не думай о себе плохо, — сказал Хью. — Мы с тобой хорошие парни.
— Дух подталкивает меня идти с тобой, а плоть не пускает, — оправдывался Льюис.
— Не переживай, все равно идти нужно вдвоем, — успокоил его Хью. — А ты со своим коленом сильно задерживал бы нас. — Коленом, которое на самом деле было совершенно здоровым.
— Здесь все не так просто, — продолжал Льюис. — Что-то там есть этакое…
— Думаешь?
— Причем какое угодно, но только не хорошее. Скорее дерьмовое и становится все дерьмовее. Мальчишка вылетает из дыма, весь окровавленный, какие же его первые слова? «Не подпускайте его ко мне». Огастина. И я подумал, что, возможно, в этом вся суть. Возможно, вся история крутится вокруг Огастина.
— Огастин не был виновником падения. Он не заставлял Джошуа нападать на нас. Он не зажигал этот пожар.