Снег перестал падать. Небо очистилось, было морозно. Плакали вырванные из сна дети. Исход обретал реальные формы. Последние два года раз в месяц проводились такие учения. Потрясение от взрыва бомбы компенсировалось шоком эвакуации. На лицах были написаны неуверенность и страх.
Проходя сквозь вереницы людей, Миранда ощущала себя призраком. Горожане были дисциплинированны, хотя и взволнованны. Мороз усиливался. Под парками и флисовыми куртками у многих была «выходная» одежда: гавайские ситцевые рубахи, открытые летние платья, безрукавки, синие джинсы. Подземные соляные жилища манили, словно тропический рай.
У каждого была своя «десятка»: в руке, или притянутая ремешками к тележке, либо в рюкзаке — десять килограммов личных вещей, которые было разрешено взять с собой каждому мужчине, женщине и ребенку. Брать можно было все, что душе угодно: книги, программное обеспечение, плюшевых мишек, чистые носки, спиртное, психоделические наркотики. Все, что могло понадобиться в последующие десять, двадцать или сорок лет замурованным под стофутовой толщей земли. И пока Миранда брела среди них, содержимое чьей-либо «десятки» было предметом обсуждений, сплетен, даже шуточек. Выбор был не только вопросом личного вкуса: «десятка» раскрывала человеческие качества. «Похоронный набор» — называл «десятку» Натан Ли. Реликвии, которые люди брали с собой в следующую жизнь.
Каждый район города и палец столовой горы имели свои пункты сбора. Пританцовывая на морозе, пассажиры терпеливо дожидались транспорта. Чистый горный воздух отравляли выхлопы дизелей восьми- и девятиосных грузовиков. Фургоны укрывала трехслойная черная резиновая кровля толщиной в четверть дюйма, обычно применявшаяся для сооружения крыш. Все заклепки были промазаны эпоксидной смолой. Кабины бронированные — на случай партизанских атак, лобовые стекла — пуленепробиваемые. Водители — в «лунных» скафандрах. Машины скорее напоминали субмарины, чем «петербилты»
[96]
.
Внутри автофургонов с потолка свисали ремни, как крюки для мясных туш. Не было ни окон, ни сидений, ни буфетов — транспорт предназначен только для стоячих пассажиров на последующие двенадцать или двадцать четыре часа. Солдаты свои «десятки» складывали отдельно в огромные растущие кучи.
То с одного пункта, то с другого люди окликали Миранду:
— Давайте в наш грузовик!
Каждый хотел ее в спутники.
— Я остаюсь, — отвечала она.
— Как?! — ужасались они. — Поздно, все закончилось!
— Все еще только начинается, — уверяла Миранда.
Она никого не просила остаться. Людям было страшно. Бомба напомнила о том, что они смертны. Пока Миранда не слышала, чтобы кто-то в открытую высказывался о бойне, учиненной ее отцом. Зато читала об этом в глазах людей. Это был конец. Атеистам не место в одиночных окопах, подумала она. Все бодрые разговоры об укреплении границ, обороне города, оказании сопротивления — в прошлом. Она не винила их. Прежде они не ведали, что подскажут им сердца. Зато узнали теперь.
К ней подошла женщина:
— Да как же мы оставим вас? Поедем с нами. Ну, сами подумайте. Вы же будете совсем одна.
Миранда улыбнулась. И поразилась сама себе: она еще могла улыбаться.
— Мы будем помнить о вас, — сказала, попятившись, женщина.
— Спасибо…
Несколько раз она слышала, как произносили имя Натана Ли. Связывая с ним Миранду, люди бросали на нее жалостливые взгляды, когда она шла мимо отъезжающих. В их глазах она была безутешной вдовой. «Вот и все? — спрашивала Миранда себя. — Романтическое самоубийство». И тут же гнала сомнения. Нет, далеко не все. Великая идея должна оберегать ее. Она дала ей ход и теперь стала ее пассажиром. Идея влекла ее. Но Миранда уже достигла места назначения.
Повсюду люди оставляли включенным электричество, на улицах не гасили фонари. Словно город заявлял: с уходом жителей не останется ни одной тени. Из-за яркого света очень трудно было разглядеть звезды в разрывах облаков. Люди хотели в последний раз насладиться видом звезд. Когда облака вдруг расступились, явив Марс, раздался многоголосый радостный рев. Дети были подняты на плечи: чтобы увидели и запомнили.
Очень оперативно, в течение получаса, конвой погрузился.
Первыми пошли бульдозеры — очистить шоссе от обломков. Внизу, в долине, снега не будет, подумала Миранда. Бомба, наверное, растопила его на многие мили. У самого шоссе повреждения, по-видимому, минимальны: воронки от взрыва не было. Скорее, все будет напоминать последствия тайфуна. Генералы знали свое дело.
Тяжеловооруженные вертолеты оторвались от земли и пошли по обе стороны передового отряда. И вот сотни грузовиков стали разматывать ленту из Лос-Аламоса, двигаясь один за другим, — гигантская черная змея, ползущая к норе. Когда Миранда шла к «Альфе», конвой следовал мимо нее в противоположном направлении.
Меньше часа понадобилось, чтобы Лос-Аламос опустел. Наступила тишина. Миранда остановилась у порога и оглянулась на город: он был недвижим — непорочно-белое снежное царство. Немного погодя принялись лаять друг на друга собаки.
Миранда не вполне отдавала себе отчет, что будет дальше, и поэтому решила согреться чашкой шоколаду. Не сказать, чтобы она его очень любила. Но Миранда озябла, и ночь была зимняя. А «горячий шоколад» звучало так уютно.
Она шла через здание — лаборатория еще жила. В затемненных комнатах мерцали экраны компьютерных мониторов. Гудела аппаратура. Запахи кофе и подгоревшего в микроволновке попкорна растекались по воздуховодам. Роботы-контролеры еще продолжали работать, автоматически штампуя все новые копии фрагментов ДНК. Центрифуга крутила по бесконечной орбите образец крови. Таким было ее наследство.
Спустившись на уровень «С», Миранда направилась в крохотную кухоньку и поставила кипятиться воду в чайнике. Она нашла в шкафу пакетики шоколада, неспешно помыла кружку. Простые занятия не требовали напряжения мысли.
Миранда была потрясена, придавлена комплексом собственной вины. Мир вдруг показался ей ничтожным. С каждой минутой она все яснее понимала, что массовое термоядерное убийство было благом. Одним ударом оно начисто выскоблило долину, выжгло их врага вместе с непосредственной угрозой заражения чумой. В душе она понимала, что должна быть благодарна военным, но не испытывала этого чувства.
Она выложила на стол рядом с кружкой мобильный телефон, раздумывая, когда лучше позвонить отцу. Ей хотелось наказать его. Прежде чем конвой достигнет убежища WIPP, она скажет ему прямо, что навсегда отрекается от него. Причиной ее отказа эвакуироваться была отнюдь не жестокость отца, но она даст ему понять: дело именно в этом. Важно, чтобы он наконец осознал пропасть, лежащую между ними. Миранда чувствовала, что вот-вот расплачется. Ей одновременно хотелось ненавидеть отца и не думать о нем.