Байрон встал, затем помог встать Ребекке. Не выпуская ее руки из своих, он сказал:
— Скажи только слово. Я рядом… хотя ты и пыталась отпихнуть меня подальше, отказываясь даже от дружбы со мной. Однажды я пообещал тебе всегда быть рядом с тобой, и мое обещание остается в силе.
Ребекка помнила день, когда Байрон ей это пообещал. В течение нескольких недель после смерти Эллы он оставался ее спасательным кругом. Когда мать Ребекки объявила, что они уезжают из Клейсвилла, Ребекка пережила ничуть не меньшую боль, чем смерть Эллы. Ей казалось, что разлука с Байроном разорвет ее надвое.
— Но ведь это было давно, — сказала она, понимая, что опять говорит глупость.
— Я давал тебе обещание не на определенный срок, а на всю жизнь.
«То, что мне было нужно», — подумала она.
— Элла бы тоже оценила твое обещание, — сказала Ребекка и пошла к воротам кладбища.
— При чем тут Элла? Я давал обещание тебе, а не ей.
Иногда Ребекка спрашивала себя, что бы она предпочла: вздыхать, наблюдая за счастьем живой Эллы и Байрона? Или ощущать рядом его плечо и немой упрек умершей сестры? Или может, она сама придумала этот «немой упрек»?
Но как бы там ни было, смерть Эллы подвела черту под счастливой и беззаботной жизнью Ребекки в Клейсвилле. Вскоре Джулия заявила Джимми, что выходила замуж не за пьяницу. Джимми было все равно. После развода Ребекка с матерью покинули Клейсвилл. Джулия не пыталась запретить дочери перезваниваться с Мэйлин и ездить к ней в гости. Но любой телефонный разговор с Байроном вызывал у Джулии вспышку непонятного раздражения. Она не раз говорила Ребекке, что вообще не желает слышать ни о Клейсвилле, ни о ком-либо из тамошних жителей.
Ребекка остановилась, подождав Байрона, и они пошли рядом.
— Би, мы с тобой друзья. Я это знаю. Не такие, как прежде, но… очень многое изменилось.
— Да, очень многое, — согласился Байрон.
Ребекка хорошо помнила этот нейтральный тон. Байрон выработал его как средство предотвращения возможных споров с ней. А спор мог возникнуть по любому поводу.
«Только не сегодня».
— Знаешь, Би, я иногда думаю о тех временах. О нас, какими мы тогда были… Мне кажется, Мэйлин знала обо всех наших проделках. Это нам казалось, что мы ее перехитрили. Да и мама твоя тоже знала. Чем старше становишься, тем лучше понимаешь взрослых.
— Они были мудрыми женщинами, Бекс. Я не хочу идеализировать свою мать. У нее имелись свои дурные стороны. Иногда люди вспоминают об умерших так, будто те были сущими ангелами. Я не хочу идеализировать свою мать. Я тоскую по ней, но она не была ангелом. И Элла тоже.
— Знаешь, меня всегда интересовало, как ты вспоминаешь Эллу. Мне многие говорили, что мы с ней очень похожи.
— Я никогда не считал, что вы похожи. И вовсе не жили душа в душу. Я помню, как вы цапались в моем присутствии. За Эллой водилась еще одна черта. Она таскала у меня сигареты. Знала, в каком месте спрятаны мои заначки. Стоило мне отлучиться из комнаты, как она туда лезла. А помнишь ту знаменитую драку? Элла сама ее спровоцировала и первой же ударила.
Байрон засмеялся. Ребекка улыбнулась.
— Элла была словно соткана из противоречий. Заводилась с полоборота. Хвасталась тем, что никто не может выпить столько, сколько она, выкурить столько сигарет, сколько она, и никто не умеет так забористо ругаться, как она. Вот такой она была — Элла Мэй Барроу. Говорю тебе, я любил ее со всеми противоречиями. Она могла на спор сделать какую-нибудь глупость. А могла и не пойти на вечеринку, чтобы сажать цветы с моей матерью. И сквернословила так, что я частенько краснел. Зато она удивительно пела, а вот в церкви почему-то петь стеснялась. Говорила, голос у нее плохой… Я помню реальную Эллу и не собираюсь превращать память о ней в идеал.
— Она была такой жизнерадостной, — сказала Ребекка, повернув голову в сторону двойного надгробия Эллы и Джимми. — Даже не понимаю, как она такая — и могла вдруг покончить с собой.
— Я тоже этого не знаю. Но я знаю: все они — Элла, Джимми, Мэйлин… все они хотели, чтобы ты их помнила такими, какими они были на самом деле.
Байрон подвел ее к единственной черной машине, стоявшей за кладбищенской оградой.
— Любить кого-то — значит принимать все: и хорошее, и плохое.
Он открыл заднюю дверцу, и Ребекка поспешно нырнула на сиденье. Она боялась говорить на эту тему и не хотела, чтобы Байрон заметил ее страх.
16
Дайша вошла в дом. Она переступила порог, чувствуя, что здесь она в безопасности. Чувство было для нее незнакомым. Столько лет подряд она вздрагивала от каждого звука. А теперь ей нечего и некого бояться. Безопасность новой жизни приятно будоражила Дайшу.
Она находилась в гардеробной — довольно просторной комнате, где люди, приходившие на церемонии прощания, снимали верхнюю одежду, поправляли прически; словом, готовились перед тем, как пройти в зал. На полу лежал ковер приятного бежевого цвета. В кадках росли красивые растения с широкими листьями. Даже здесь обстановка похоронного заведения была успокаивающей и умиротворяющей.
В проеме открытой двери стоял мистер Монтгомери — человек, которого искала Дайша. Она сразу вычислила его по настороженному взгляду. Кроме Мэйлин, никто в городе не смотрел на нее так.
— Тебе нельзя было сюда приходить, — сказал мистер Монтгомери.
Но ее тело знало: она должна сюда прийти. Это было не менее важно, чем разыскать Мэйлин. Она и так целыми днями бродила неведомо где, не понимая, куда и зачем идет. Но тело знало и упорно вело ее туда, где ей станет легче. Ее тело принадлежало Клейсвиллу.
— А я вот пришла, — сказала Дайша, входя в сумрак зала прощания.
Однажды она уже была здесь, когда хоронили ее дядю. Судьба несколько раз предупреждала его, чтобы он бросил пить и вести безалаберную жизнь. Но дядя никого не слушал и пьяным на полной скорости врезался в столб. Дайша вспомнила запах: в тот раз здесь тоже пахло цветами и еще чем-то сладковатым. Тогда она думала, будто это запах смерти. Но умерев сама, Дайша узнала: смерть не всегда имеет тошнотворно сладкий запах. Иногда смерть пахнет медью и прелыми листьями.
— Я могу тебе помочь, — сказал мистер Монтгомери.
Его голос звучал ласково и убедительно, однако Дайша не торопилась ему верить.
— Помочь? Как?
— Я помогу тебе попасть туда, где тебе надлежит быть, — ответил Уильям.
Если бы не легкое дрожание его пальцев, Дайша решила бы, что встреча с ней никак на него не подействовала.
— Мне уже пытались помочь… — сказала она, качая головой.
— Это ты убила Мэйлин.
— Она обещала меня накормить, — прошептала Дайша.
— И в благодарность за еду ты ее убила, — уже без всякой мягкости в голосе заключил Уильям.