– Не получается.
– Значит, не хочешь, – отрезала Ася. – Пойми, прощение – это не процесс, растянутый во времени. Это мгновенный акт. Единственное, что для этого нужно, – твоя готовность.
Этот разговор состоялся в конце сентября. А через две недели я проснулась в воскресное утро одна и почувствовала, что на дворе выпал снег. Я всегда это чувствую: снег за окном придает всему новый светлый оттенок, и от окна веет свежестью – будто ночью весь мир ополоснуло прохладной чистой волной.
И почему-то мне показалось, что сегодня, в это ничем не примечательное воскресное утро, снег выпал именно для меня. Словно мои небесные собратья-ангелы расстелили простыню, как на индийских свадьбах расстилают белый плат, по которому крашенными хной ножками ступает невеста.
Я поднялась, сделала йоговский комплекс, приняла контрастный душ и минут пять с удовольствием втирала в еще влажную кожу крем, пахнущий апельсинами.
Потом я пошла на кухню, чтобы приготовить себе сырники на завтрак, и обнаружила там мирно чаевничающих Стерву и Пофигистку.
– Садись, мать, выпей с нами чайку! – Пофигистка приглашающе хлопнула ладонью по свободному стулу.
– А лучше не садись и не пей, – зевнула Стерва. – Все равно ничего хорошего из этого не выйдет.
– Почему? – спросила я, присаживаясь.
– А разве у тебя когда-нибудь выходило что-то хорошее? – Она ухмыльнулась.
Ее длинные пальцы с нарощенными ногтями вишневого цвета – как и полагается настоящей Стерве – поигрывали чайной ложкой.
– По-моему, мать, ты опять слишком много паришься не по теме. – Пофигистка сказала это с набитым ртом, делая одновременно три дела: жуя печенье, наливая чай и разговаривая со мной.
– Вот именно! – поддержала ее Стерва. – По-моему, давно пора дать Настасье хороший урок и успокоиться.
– Не знаю, о чем ты. – Я сделала вид, что не понимаю, и потянулась за чайником.
– Ох, можно подумать, ты и в постели изображаешь из себя Ангела, – Стерва фыркнула. – Тебе достаточно написать строчку в Золотой тетради, и Настасья останется одна. Впрочем, не нужно даже этой строчки. Тим колеблется, как шулерские весы. Несколько нужных слов – и Настасьина чаша потеряет вес раз и навсегда. Ты можешь прекрасно объяснить Тиму, что она ему такая же пара, как он – жених для принцессы Уэльской.
– Мезальянс – это всегда прекрасно. Как и любое нарушение социальных устоев! – провозгласила Пофигистка.
– Тим – свободный человек и волен устраивать свою судьбу с кем хочет, – решительно отрезала я.
– Тебе осталось устлать их брачное ложе розовыми лепестками, и я порекомендую тебя на вакансию новой Магдалины! – насмешливо проговорила Стерва. – Только вот вопрос в том – тебе хочется быть святой или все-таки счастливой?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я вдруг ощутила, что ангельские крылья за моей спиной наливаются свинцом, и от этой тяжести начинает болеть голова.
– Фигня! – Пофигистка махнула рукой, разметав по всей кухне крошки и слова. – Нет там у тебя никаких крыльев. И не было!
– Это уж точно! – хихикнула Стерва. – Но тем более ты ничего не теряешь, а всего лишь следуешь своим человеческим инстинктам. Почему ты должна позволять бить себя безнаказанно? Эта женщина унижала тебя весь год, отбирала твоего любимого мужчину. С какого ангельского перепоя ты вообразила, что должна простить ее? Прощение – не то чувство, которое следует проявить из чувства долга, детка. Ты же чертовски зла на нее!
– Уже нет, – сказала я задумчиво, дотронувшись до груди. – Уже нет… Я была чертовски зла на нее весь этот год. Но сейчас вся злость вышла. Осталась только застарелая заноза… как эхо старой ревности.
– Но заноза-то есть?
– Есть…
Пофигистка тем временем забралась с ногами на стул и уставилась на меня своими огромными глазами цвета пасмурного неба.
– Слушай, а тебя не достало все это? – спросила она.
– Что именно?
– Ну, вот эти все злости, ненависти, ревности, занозы? Ты, мать, не устала еще мучиться?
– Об этом и речь! – возопила я. – Устала! Хочу сбросить!
– Не слишком-то хочешь, если до сих пор тащишь!
– А что мне прикажешь делать? Может, скажешь, как это в один момент сбросить?!
– Чтобы не мучиться – нужно перестать мучиться. Чтобы перестать тащить тяжесть – нужно ее сбросить. Только и всего, мать.
Пофигистка потрясла у меня перед глазами рукой, увешанной фенечками, и издевательски рассмеялась. Так она всегда смеялась над теми, кто был чересчур серьезен и не мог позволить себе гулять ночью по городу, вдыхая запах цветущей черемухи и глотая вино прямо из бутылки.
От такой обиды у меня на глаза навернулись слезы. Все поплыло – размылись лица Стервы и Пофигистки, стены моей кухни, лицо капитана Джека Воробья на плакате, цветущая фиалка, серебристый холодильник – все предметы стали мутными. Я закрыла глаза и почувствовала, что проваливаюсь в саму себя, как Алиса – в кроличью нору. Я падала глубоко и мягко, а в темноте вокруг звучал чей-то голос – не похожий ни на Пофигистку, ни на Стерву.
– Ты всего лишь маленькая девочка в песочнице… маленькая девочка в песочнице…
Я приземлилась и почувствовала, что сижу на теплом сыпучем бархане. Мои пальцы погрузились в песок.
Темнота рассеялась.
Я сидела в песочнице, среди груды желтого песка, в котором так приятно рыть пещеры и подземные ходы. Вокруг были разбросаны мои игрушки. Я не могла увидеть себя целиком, но мои руки были маленькими и нежными, с короткими ногтями, уже порядком грязными. Руки пятилетнего ребенка, которому не сидится на месте. На мне была яркая футболка и шорты – моя любимая детская одежда. На ногах – красные сандалии. Коленки, разумеется, покрыты пятнами зеленки. Я потрогала волосы и обнаружила два пушистых хвостика, перетянутых резинками.
Осмотрев себя и убедившись, что мне вряд ли больше пяти лет, я стала оглядываться по сторонам и обнаружила, что в нескольких шагах от меня, в другом углу песочницы, сидит еще один ребенок. Еще одна девочка моего возраста. Две тугие каштановые косички, маленький розовый рот. Большие глаза песочного цвета наблюдали за мной с тем откровенным детским любопытством, которое взрослые скрывают за темными очками.
Она была похожа на меня, эта малявка. Тонкие ручонки, перепачканная светлая футболка, такие же шорты.
Я подумала, что с ней, пожалуй, хлопот не меньше, чем со мной, даже если ее колени и не измазаны зеленкой.
Она тем временем встала на колени и, оставляя в песке две узкие траншеи, подползла совсем близко ко мне. Теперь я видела даже золотистые пятнышки веснушек на ее носу.
Глаза девочки смотрели настороженно, словно она опасалась, что я стукну ее пластмассовым совочком, лежащим рядом. Я ничего не сделала, и моя веснушчатая гостья потянулась к одной из игрушек, лежавшей в моей части песочницы. Одно мгновение – и ее пальцы ухватили игрушку и потянули к себе. На миг я почувствовала ярость – как эта малявка смеет без спроса брать мои игрушки! Мои любимые игрушки! Я ухватилась за ее тонкую ручонку, испытывая горячее желание отдубасить ее тем самым пластмассовым совочком.