Трудно быть ангелом - читать онлайн книгу. Автор: Анна Шехова cтр.№ 58

Куда же делось это мое умение? Почему сейчас я чувствую себя такой несчастной? Почему мои мысли, как по заколдованной тропинке, снова и снова возвращаются к Тиму и нашим отношениям?

Около калитки турбазы я сняла куртку и отдала охотнику-рыбаку.

– Спасибо. Очень теплая шкура.

– Шкура, говорите? – он улыбнулся, пристально посмотрев на меня. – Значит, вы хотя бы немного побывали в моей шкуре.

Я проснулась утром с чувством, что этот день будет таким же унылым, как и все предыдущие. А какое еще может быть чувство у человека, которого ко сну проводили обиженные взгляды? Мои подруги явно ожидали от меня другого поведения. Впрочем, как и я от них. Вот так всегда: мы говорим, что человек нас разочаровал, когда он всего лишь повел себя не так, как мы ожидали. Возможно, они надеялись, что я, подобно Оле-Лукойе, раскрою зонтик и усыплю их детей часов в девять вечера, а мы потом вместе отправимся танцевать румбу на столах в местном баре. Или они думали, что я с наступлением темноты наколдую им теплых сказок и прекрасных принцев… или, наоборот, – прекрасных сказок и теплых принцев, которые компенсируют студеный воздух, проникающий в щели наших дощатых домиков. Но Ольга с Лизой явно не ожидали, что я буду ворчливой и раздражительной, как тетушка Мигрень, и сбегу от них вечером, а вернувшись ночью, сразу завалюсь спать.

Впрочем, никакого недовольства мне озвучено не было, и я даже сочла возможным попросить у Ольги зубную пасту, а у Лизы – мыло. Всегда забываю о подобных мелочах, собираясь в дорогу.

Байкальская погода переменчива более, чем сердце красавицы. Хмурое утро, обложенное серыми ватными облаками, к одиннадцати часам неожиданно переросло в жаркий, истекающий солнечной смолой день. Облака растянулись, разорвались, обнажая фрагменты бирюзового холста, а потом и вовсе исчезли, словно растаяли, подобно хлопьям первого грязноватого снега. Палящее солнце вышло во всей красе, облив Ольхон волнами жара. Все мысли тянулись на пляж – к соблазнительному желтому песку и студеной голубой глади. Мои мысли не были исключением, и этому способствовало состояние перманентной лени, в котором я пребывала с начала отпуска.

Но, вспомнив вчерашний разговор со странным врачом-рыболовом-охотником, я решила попробовать воспользоваться его советом. Ольга понимающе кивнула, а Лиза лишь обескураженно вытаращила глаза, когда я сообщила, что пойду на пляж после обеда. А сейчас? Сейчас мне хочется прогуляться в полях. Одной? Да, конечно, одной.

Лизе, которая вот уже два года пыталась пережить развод с мужем, намеренный поиск одиночества казался не меньшим абсурдом, чем обет целомудрия. Но я не слишком от нее отличалась: побег от одиночества был и моим хобби. Поэтому я не верила ни в какие слова о самодостаточности, когда вышла на пыльную улицу Хужира и направилась туда, где заканчивались дома и деревянные заборы новеньких турбаз и началось пространство леса и вырезанных в нем полей.

Крутые ольхонские сопки вздымались вокруг меня, как будто сама земля некогда поднялась волнами и замерла. Часть холмов была покрыта сосновым и лиственничным лесом, как густой шкурой, другие – жесткой короткой травой, усыпанной мелкими цветами и чабрецом. Издалека она выглядела бархатной, так что хотелось протянуть руку и провести ладонью по дымчато-зеленой поверхности. На деле трава колючая, легко режет кожу, и босиком здесь не походишь.

Почва – песчано-каменистая шкура холмов – на вершинах словно бы лопнула и обнажила каменные кости земли. Груды камней, нагретых солнцем, покоились над простором, от вида которого перехватило дыхание. Да бывает ли столько пространства сразу – и все принадлежит мне?

Я не шутила. Я чуяла нутром – это все для меня. Потому что вокруг, на целые километры, не было никого, кто мог бы соперничать со мной за право владеть этими полями и лесом, и скальниками, и пыльной песчаной дорогой. Я брела сначала по ней, сняв обувь и наслаждаясь прикосновением мягкого ласкового песка. Потом натянула сандалии обратно и побрела через пустынное поле вверх, к вершине холма. Земля мягко пружинила. Вокруг царила горячая, дурманная тишина, пронизанная стрекотанием кузнечиков. От земли пахло чабрецом – фиолетовые пятна его цветов были разбросаны кругом.

Скалы, до которых я, запыхавшись, наконец добралась, оказались теплыми и шершавыми от зеленого и оранжевого лишайника, расцветившего их поверхность. Я устроилась на самом высоком валуне, успокаивая дыхание и взирая с этого трона на окрестности. Отсюда все вокруг – и поля, и гладь Байкала, и горы на другой стороне – выглядело нежно-акварельным: голубизна воды и зелень полей были слегка матовыми, словно размытыми струями воздуха, и от этого казались лишь наполовину реальными. Словно, шагнув на пыльную дорогу, я незаметно для себя пересекла границу, отделявшую меня от мира людей. А в этом мире действовали другие законы, и мои босые ноги покоились на теплом камне, впервые никуда не спеша.

Все время Вселенной принадлежало мне. Я могла сидеть на этой скале ровно столько, сколько мне хотелось, ни минутой меньше, ни минутой больше.

И не было никого, кто мог бы оспорить мое право на этот день и этот час и на это место.

Мое тело пропиталось теплом от пяток до макушки, налетавший ветерок окончательно спутал волосы. Я сняла майку, оставшись в одном лифчике от купальника, и подвернула брюки до колен. Именно так я когда-то разгуливала на фестивалях рок-музыки, проходивших летом на байкальских берегах. Не хватало только банданы на поясе вместо ремня. И тогда внутри меня, просыпаясь от долгой спячки, снова подняла голову Пофигистка – дерзкая, хулиганистая девчонка с незаживающими ссадинами на коленях, со связками фенечек на тонких запястьях.

– Ну что, привет, мать! – сказала она, лениво потягиваясь на солнце.

– Привет! – смущенно отозвалась я.

– Все страдаешь? – зевнув и не прикрыв рта, спросила она.

– Это не смешно, – буркнула я.

– Да ну? По-моему, очень смешно. – Пофигистка сорвала травинку и сунула себе в рот. Вечно ей надо что-нибудь жевать.

– Тянешь в рот всякую гадость, как дитя малое, ей-богу!

– А ты как дитя ревешь каждый вечер, – парировала она. – Подушки-то, небось, уже плесенью поросли.

– Тебя бы так! – огрызнулась я.

– Ой, а меня бы и не так! – Пофигистка так фыркнула, что выронила травинку. – Типа я не знаю, что это такое – страдание! Не будь идиоткой, не думай, что никто не чувствует боль, кроме тебя. Ну, страдаешь. Бывает. Помучаешься годик-другой, потом пройдет.

Такого бесчувствия от своей собственной ипостаси я не ожидала.

– Сгинь с глаз моих, ты, чудовище!

– Это я-то чудовище? Ну, ты, мать, совсем крышанулась.

– Видеть тебя не хочу!

– Да ну? А зачем же ты меня воскресила?

– Я тебя воскресила?!

– Разумеется. Я себе тихо-спокойно спала уже лет пять. Ты вела приличный образ жизни, как и полагается умнице-отличнице. Не курила, вовремя приходила домой, не спала с чужими мужьями, не баловалась травкой, не ездила на фестивали, не писала эротических повестей… Даже музыку слушать почти перестала! Что мне было делать в твоей такой правильной жизни, где свободой и не пахнет? Я и спала себе тихонько. А тут ты, значит, босиком, да по скалам, да в одиночку! Такого развлечения я пропустить не могла.