Впервые в жизни у меня не было ни одной новой идеи. Раньше образы и концепции новых книжек лежали россыпями вокруг: не успеваешь закончить один сюжет, как в двери стучится следующий, требуя внимания. Теперь же все старые идеи казались тухлыми, как залежавшиеся овощи, и не вызывали у меня ни малейшего аппетита. А новых не было. Мне хотелось писать, однако любые строчки очень быстро превращались лишь в очередной сумбурный выплеск боли.
Поэтому я сочла, что Вселенная сделала мне хороший намек: заниматься делом, а не муками творчества. Я взялась за предложенный заказ и таким образом заполнила до отказа все свои выходные на ближайшие два-три месяца.
К концу зимы я превратилась в женщину, которая без грима могла сниматься в фильме про ужасы Второй мировой. Я похудела на несколько килограммов, и это меня отнюдь не красило: любимые джинсы висели мешком, на боках отчетливо проступали ребра. Под одеждой худоба была не очень заметна, но ни одежда, ни косметика не могли скрыть землистой кожи, впалых щек и фиолетовых теней под глазами. Мне казалось, что моя внешняя оболочка истончается и ветшает на глазах.
Разумеется, подобные перемены не укрылись от моих соратниц по клубу. Поэтому очередное его заседание на границе между зимой и весной проходило под девизом «Что делать с Ангелом?»
– Сколько можно так над собой издеваться? – Анечка кипела от возмущения, словно чайник на огне. – Какого черта ты ему это позволяешь?
– А что можно сделать? – вяло отмахивалась я. – Не вижу сейчас адекватных вариантов выхода.
– Послушай, дорогая, может, вам какое-то время пожить отдельно?
– А смысл? Мы и так почти половину ночей проводим врозь…
Я оборвала себя и почувствовала, что задыхаюсь. Когда в глубине груди занозой сидят самые главные слова – так и не сказанные вслух, – они разрастаются, поднимаются вверх и начинают мешать дышать.
– Ангел, ты очень хороший человек. Но есть у тебя один страшный недостаток, – сказала Ася, наблюдая за мной.
– И какой же?
– Ты считаешь себя круче всех.
– Что? – Мне словно плеснули в лицо холодной водой. – Неправда!
– Правда, – спокойно подтвердила Ася. – Ты считаешь себя круче всех, сильнее всех, лучше всех.
– Я так не считаю! – От незаслуженной обиды захотелось расплакаться. – И ты это знаешь! Какого черта ты меня дразнишь? Что тебе надо от меня?!
– Сядь и успокойся. – Ася спокойно выдержала этот натиск, не изменившись в лице: выдержка мастера тай-цзы давала себя знать. – Послушай меня.
Я опустилась на край стола, стиснув пальцы и перекрестив ноги: коротая вспышка гнева опустошила меня, и сейчас по телу разливалась апатия.
– Ты никогда не просишь помощи. Готова поспорить, что не только у нас, но и у кого бы то ни было.
– Просто не люблю перекладывать свои проблемы на других. Я и сама могу справиться. А у вас своих «радостей жизни» хватает, зачем еще догружать?
– О, как мне была знакома эта песня советской девочки-пионерки! – протянула Анечка.
– Истинная дочь советского офицера! – иронично поддакнула Инопланетянка.
Она попала в точку. Я была дочерью офицера, который полагал двумя основными принципами воспитания дисциплину и самостоятельность. Ни мне, ни моему брату никто не помогал делать уроки, не напоминал о том, что канун экзаменов – не время для прогулок, не заставлял носить шапку в морозы. Я всегда и все делала сама, за исключением пришивания пуговиц: настолько не любила это кропотливое дело, что всегда предпочитала поручить его кому-нибудь другому – маме, мужу, подруге.
Так что принцип «не перекладывай на других свои проблемы» появился в моей жизни одновременно с первыми мыслями. Только вот таким, как я и мой брат – самостоятельным мальчикам и девочкам, никто не объяснял разницу между «перекладывать проблемы» и «делиться чувствами». В итоге и проблемы, и боль оказываются закупоренными, как джинн в бутылке под печатью большого и тяжелого «нельзя». Но в один прекрасный момент джинн вырывается на волю, и тогда от бутылки остаются одни осколки…
Любая нормальная женщина знает, как заявить о своих чувствах: тарелки, разлетающиеся по комнате фарфоровыми брызгами, сотовый телефон, разбитый о стену, немного крика, немного валерьянки, демонстративно накапанной в стаканчик трясущейся рукой, слезы, обильно орошающие ковры, подушки и воротник кофточки, – все эти стихийные бедствия возникают с одной-единственной целью: показать мужчине, что женщина расстроена.
Я тоже знала все эти способы и презирала их с гордостью весталки, взирающей на ряженых словоохотливых блудниц.
– Как часто ты обращалась к нам за помощью? – спросила Ася.
– Примерно с той же частотой, с которой в наших широтах можно увидеть жирафа на улице, – ответила за меня Инка.
– И каждый раз просьба окружается таким количеством реверансов, словно ты просишь об услуге по меньшей мере папу римского, – добавила Анечка.
– Женщина, которая не умеет просить о помощи, рано или поздно либо становится мужчиной, либо – сверхновой, взорвавшейся в самый неподходящий момент. И я не знаю, какой вариант безопаснее, – задумчиво проговорила Ася.
Мне это было известно. Но одно дело – знать, а другое – перестроить свое сознание на новый лад.
– Ты ведешь себя так, словно ты богачка и можешь щедро разбрасываться своими богатствами, а все остальные вокруг тебя – нищие и убогие, и им нечего тебе дать, – Инка не поскупилась на метафоры. – К слову, раз в сто лет и бурундук может спасти жизнь медведя.
И она была права.
Я закрыла лицо руками, но слезы сочилась сквозь пальцы – неизбежные как роса в преддверье рассвета. Я опустилась на пол, отгородившись от всего мира коленями, но девочки сползли вслед за мной. И было еще пятнадцать минут молчания, связавшего нас крепкой невидимой нитью, которую некоторые называют душевным родством или другими ненужно-пафосными словами. За окном пологом на город спускались дымчатые облака, подсвеченные изнутри закатом, как домашней лампой. Небо цвета тающего сердолика застилало окна.
– Что же мне делать, девочки? – наконец спросила я, открыв этим вопросом новый раздел своей истории.
– Мы думаем, тебе пора отдохнуть, – ответила за всех Ася.
Мы ничего не записали в Золотую тетрадь, оставив это дело до моего возвращения из короткого внепланового отпуска.
Стамбульские каникулы
Внеплановый отдых – страх всех трудоголиков. Поступок, невозможный по определению. Выход за грань разумного и осязаемого мира, сопоставимый с прыжком в астрал.
Внезапно, без видимых причин, скатать в трубочку длинный список неотложных дел и убрать его в дальний ящик, договориться об отгулах с редактором, купить с ходу билеты на самолет – эти деяния для меня уже были равносильны подвигу. Сама, как завзятый трудоголик, я бы на него не решилась до тех пор, пока мое тело не развалилось бы прямо в рабочем кресле. Но после разговора о неумении просить помощь в моем сознании щелкнул некий тумблер: ракурс взгляда на себя и свое болотце внезапно изменился. Уже несколько месяцев я пыталась решить дилемму с Тимом своими силами. Но они истощились, не принеся желаемого разрешения ситуации. Не пора ли, Ангел, воспользоваться чужими?