Обрыв - читать онлайн книгу. Автор: Иван Гончаров cтр.№ 162

Я, однако, добился свидания с Николаем Васильевичем: написал ему записку и получил приглашение отобедать с ним «вечером» наедине. Он прежде всего попросил быть скромным насчет обеда. В доме пост теперь: «On est en penitence — бульон и цыпленка готовят на всех — et ma pauvre Sophie n'ose pas descendre me tenir compagnie [154] , — жалуется он горько и жует в недоумении губами, — et nous sommes enfermes tous les deux… [155] Я велел для вас сделать обед, только не говорите!» — прибавил он боязливо, уплетая перепелок, и чуть не плакал о своей бедной Софье.

Наконец я добился, что к прежнему облачку, к этому искомому мною, то есть que Sophie a pousse la chose trop loin [156] , прибавился, наконец, и факт — она, о ужас! a fait un faux pas [157] , именно — отвечала на записку Милари! Пахотин показал мне эту записку, с яростью ударяя кулаком по столу. «Mais dites donc, dites, qu'est ce qu'il y a la? a propos de quoi — все эти охи, и ахи, и флаконы со спиртом, и этот отъезд et tout ce remue-menage? Voila ce que c'est que d'etre vielles filles!» [158]

Он топал, бегал по кабинету и прохлаждал себя, макая бисквиты в шампанское и глотая какие-то дижестивные пилюли вслед за тем. «И что всего грустнее, — говорил он, — что бедняжка Sophie убивается сама: „Oui, la faute est a moi, — твердит она, — je me suis compromise, une femme qui se respecte ne doit pas poisser la chose trop loin… se permettre“. [159] — «Mais qu'as tu donc fait, mon enfant? [160] » — спрашиваю я. «J'ai fais un faux pas… [161] — твердит она, — огорчила теток, вас, папа!..» — «Mais pas le moins du monde [162] », — говорю я — и все напрасно! Et elle pleure, elle pleure… cette pauvre enfant! Ce billet… [163] Посмотрите эту записку!»

А в записке изображено следующее: «Venez, comte, je vous attends entre huit et neuf heures, personne n'y sera et surfout, n'oubliez pas votre portefeulle artistique. Je suis etc. S.B.». Николай Васильевич поражен прежде всего в родительской нежности. «Le nuage a grossi grace a ce billet, потому что… кажется… (на ухо шепнул мне Пахотин) entre nous soit dit… Sophie n'etait pas tout-a-fait insensible aux hommages du comte, mais c'est un gentilhomme et elle est trop bien elevee pour pousser les choses… jusqu'a un faux pas…» [164]

И только, Борис Павлыч! Как мне грустно это, то есть что «только» и что я не могу тебе сообщить чего-нибудь повеселее, как, например, вроде того, что кузина твоя, одевшись в темную мантилью, ушла из дома, что на углу ждала ее и умчала куда-то наемная карета, что потом видели ее с Милари возвращающуюся бледной, а его торжествующим, и расстающихся где-то на перекрестке и т.д. Ничего этого не было!

Но здесь хватаются и за соломинку, всячески раздувают искру — и из записки делают слона, вставляют туда другие фразы, даже нежное ты, но это не клеится, и все вертится на одной и той же редакции; то есть «que Sophie a pousse la chose trop loin, qu'elle a fait un faux pas»… Я усердно помогаю делу со своей стороны, лукаво молчу и не обличаю, не говорю, что там написано. За мной ходят, видя, что я знаю кое-что. К. Р. и жена два раза звали обедать, а М. подпаивает меня в клубе, не проговорюсь ли. Мне это весело, и я молчу.

Через две недели они едут. И вот тебе развязка романа твоей кузины! Да, я забыл главное — слона. Николай Васильевич был поставлен сестрицами своими «dans une position tres delicate» [165] объясниться с графом Милари и выпросить назад у него эту роковую записку. Он говорит, что у него и подагра, и нервы, и тик, и ревматизм — все поднялось разом, когда он объяснялся с графом. Тот тонко и лукаво улыбался, выслушав просьбу отца, и сказал, что на другой день удовлетворит ее, и сдержал слово, прислал записку самой Беловодовой, с учтивым и почтительным письмом. «mais comme il riait sous cape, ce comte (il est tres fin), quand je lui debitais toutes les sottes reflexions de mes cheres soeurs! Vielles chiennes!..» [166] — отвернувшись добавил он и разбил со злости фарфоровую куклу на камине.

Вот тебе и драма, любезный Борис Павлович: годится ли в твой роман? Пишешь ли ты его? Если пишешь, то сократи эту драму в двух следующих словах. Вот тебе ключ или «le mot de l'enigme» [167] , как говорят здесь русские люди, притворяющиеся неумеющими говорить по-русски и воображающие, что говорят по-французски.

Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и не успевая, не показывал глаз по неделе. А кузина волновалась, «prenant les choses au serieux» [168] (я не перевожу тебе здешнего языка, а передаю в оригинале, так как оригинал всегда ярче перевода). Между тем граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где ужас! узнали, что он из «новых» и своим прежним правительством был — «mal vu» [169] , и «эмигрировал» из отечества в Париж, где и проживал, а главное, что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина… что вся ее фортуна («fortune» — в оригинале) перейдет в его род из того рода, так же как и виды на карьеру. Это проведала княгиня через князя Б.П…. И твоя Софья страдает теперь вдвойне: и оттого, что оскорблена внутренне — гордости ее красоты и гордости рода нанесен удар — и оттого, что сделала… un faux pas и, может быть, также немного и от того чувства, которое ты старался пробудить — и успел, а я, по дружбе к тебе, поддержал в ней…