— Л’рис!
— Да?
— Заткнись!
— Ну вот всегда так! Даже в смерти меня не ценят!
Мы посмотрели друг на друга… и рассмеялись.
— Л’рис… Ох, Л’рис… — мой смех вдруг совершенно неожиданно перешёл во всхлипывания.
— Эй, — он протянул руку сквозь толщу воды, успокаивающе коснулся моей склонённой щеки. Рука была тёплой. И мокрой.
— Знаешь, если бы ты уже не умер, я бы тебя убила. Честно, — светским тоном сообщила я своему бывшему риани. — Ты хоть представляешь, что натворил тогда, оставив меня без поддержки? Герой.
Он попытался выглядеть должным образом пристыженным. Без особого успеха.
— И в то же время, оглядываясь назад, я не смогла обнаружить в твоих действиях ничего, к чему могла бы придраться, — я говорила, а сама не верила, что мои губы произносят эти слова. — То была идеальная эльфийская смерть. Полная смысла. Являющаяся вершиной избранного тобой искусства. Одним решающим, окончательным и прекрасным жестом обеспечившая достижение избранной тобой цели. Знаешь, Л’рис. Я надеюсь, что смогу достичь чего-то подобного. Надеюсь, что смогу прикоснуться к высокому искусству умирать, что не запятнаю его своей неуклюжестью.
Я замолчала, сама ошеломлённая вырвавшимся признанием. Смущённо отвела глаза, понимая, как по-детски оно прозвучало, как наигранно и банально. Уж кто-кто, а насмешник Нэшши не упустит такого случая, чтобы уколоть меня своим острым язычком…
Хочу уйти подобно дуновенью
Весеннего ветра со склона
Крутого утёса,
Как подобает
Воину.
Я застыла. А затем, не веря, вцепилась взглядом в непривычно серьёзного риани. Заклинатель и поэт, он печально, утомлённо и без всякой насмешки смотрел на меня из глубины пруда.
— Ты вольна делать выбор, госпожа. Но не увлекайся абстрактной красотой. И, во имя милосердной Ауте, не делай из нас застывшие символы. Это — смерть более верная, чем может принести любой, даже самый заколдованный меч.
Медленно склонила уши в понимании, которого не было. Вода плеснула последний раз, и мой риани растворился, истаял, будто его и не было.
А я осталась одна.
По мере того как сен-образ танцевал среди прозрачных брызг, поворачиваясь то одной, то другой гранью значений, вновь начала осознавать окружающее. Шелест крыльев вытянувшихся у стен воинов эль-ин. Размеренное дыхание ожидающих у дверей арр-лордов. И — на грани восприятия — тёмное и успокаивающее присутствие Безликих.
А ещё — едва ощутимый запах мяты и лимона. Привкус морской соли на губах. Я медленно повернулась и встретилась взглядом с сухими и холодными глазами Аррека. Как долго здесь стоит этот Видящий Истину? И что он вообще здесь делает?
И с чего он так взбесился?
На лёд и сталь его взгляда ответила пеплом обиды. Пальцы скользнули по рукояти Сергея. На мягкой коже ножен застыли, точно слёзы, бриллиантовые брызги воды.
Роса на ножнах
Моего меча
Застыла капельками слёз,
Жалея
О прошедшей ночи.
Я расщепила этот сен-образ, наделив две грани двумя совершенно разными смыслами. Одна скользнула вдоль рукояти Сергея беззвучным, полным горечи и сожаления извинением. Вторую я швырнула в Аррека обиженным упрёком.
Сергей не ответил. Аррек, бесстрастный и непроницаемый за щитом своих Вероятностей, протянул мне руку, предлагая встать. Не без опасений я вложила ладонь в эти длинные, сильные пальцы. И тут же ощутила покалывание от свернувшейся вокруг его кожи силы. Он экранировался очень плотно, почти агрессивно.
— Моя леди, дарай-князь Рубиус и дарай-княгиня Адрея готовы встретиться с вами. Пройдёмте.
Я послушно поднялась, опираясь на его руку и несколько нервно поводя ушами. Аррек был в ярости, это я поняла сразу. Почему на этот раз? Непредсказуемые перепады его настроения начинали сильно утомлять. Если я, по мнению Эль, совсем очеловечилась, то Аррек, наверное, вконец обэль-инелся. Или как там это называется.
Наши шаги гулко разносились в пустых коридорах. Свита ступала абсолютно бесшумно.
— Что с оливулской девушкой? — Если гневно и обвиняюще молчать сил уже нет, попробуем завязать «разговор ни о чём».
— В порядке. Сейчас отсыпается, но уже завтра будет в куда лучшем физическом состоянии, чем была до этого ранения.
— Сильно ей досталось?
— Весьма основательно. Эти ваши таинственные гости умеют убивать качественно. Вся аура — всмятку, душу заперли в угодивший в неё кинжал, энергетику разорвали на клочки, биобаланс — тоже…
— Ты поработал с ней?
— Не доверять же было такое дело мясникам из реанимации.
— Оливулские хирурги считаются одними из лучших в Ойкумене.
— Ну и пусть себе считаются, — и под ледяным тоном в голосе его на мгновение послышался самый что ни на есть дарайский снобизм. Наверное, есть что-то в атмосфере этих комнат, что подсознательно будит в моём благоверном воспоминание, что он, вообще-то, тоже высший арр. Высокомерный, могущественный, etc, etc…
И сейчас я приближалась к самому центру этого высокомерия и могущества. К центру холодной, закованной в Вероятности власти, которая простёрла крылья над всей необъятной Ойкуменой.
Рука об руку, не вместе, но и не в одиночестве, мы замерли перед высокими двустворчатыми дверьми.
А когда двери распахнулись, оставалось лишь шагнуть навстречу главам двух могущественнейших Домов Эйхаррона.
Танец одиннадцатый,
Вальс
Piano
Золотой пожар сияющей кожи, тёмный янтарь глаз, яростное пламя локонов. Когда ты заходишь в комнату, которой оказал честь своим присутствием Рубиус арр Вуэйн, то замечаешь Рубиуса и только Рубиуса. Если не ослепнешь, то не исключено, что сможешь взять себя в руки и начать обращать внимание на всё остальное.
В нём мало осталось от запутавшегося, мечущегося в капкане неразрешимой моральной дилеммы мальчишки, которого я когда-то возвела на трон. И дело даже не в том, что обещание редкой огненной красоты сбылось. И не в том, что закованное в чёрный шёлк тело излучало почти осязаемую силу. Нет, взгляды и души приковывала удивительная, яростно-спокойная цельность его личности. Незауряден и уверен в себе был Лиран-ра, глава Великого Дома Вуэйн. Он, казалось, мыслил и действовал вне привычных всем категорий, легко выходя за поле проблемы и делая из очевидных фактов совершенно нетрадиционные выводы. Слова «благо клана» уже давно перестали быть фетишем для него. Мысли этого человека двигались не по прямой, и даже не по кривой, а путём сложных многомерных скачков, странных даже на взгляд эль-ин. И в этом он был красив, как может быть красиво грозящее вырваться из-под контроля пламя, как может быть прекрасна застывшая перед взрывом суперновая. Он был красив той красотой, которую эль-ин ценили превыше всех других добродетелей, ради которой шли на смерть и обрекали на жизнь. За тридцать лет он достаточно нас изучил, чтобы знать об этом. И пользовался своим знанием со спокойной безжалостностью чистокровного арра.